Воспоминания - [6]

Описание путешествий занимает в книге довольно большое место. Париж, Ницца, Германия, Испания, а также великое множество российских городов и деревень описаны красочно, подробно, со знанием дела. Интересны свидетельства о знаменитых российских усадьбах: Ивановском, Студенце, Новоселках — бывшем имении отца Фета А. Шеншина, впоследствии принадлежавшем дяде Ю. Бахрушина И. Енгалычеву. А от Фета уже тянутся нити к Льву Толстому, Тургеневу, и мы в который раз дивимся тому, насколько в русской жизни было все взаимосвязано и неразрывно. Несомненно, что людям, занимающимся историей русского усадебного быта, будут интересны и подробные исторические описания усадьбы Жодочи, которую посещали?. М. Карамзин,??. А. Вяземский, Д. В. Веневитинов, И. И. Дмитриев, и рассказ о сельце Воскресении, в свое время принадлежавшем А. В. Сухово-Кобылину, где он и жил, будучи под следствием. С большой достоверностью и точностью Ю. А. Бахрушин показывает нам и многие стороны крестьянской жизни, разнообразные человеческие типы, их взаимоотношения. Удивителен рассказ о крестьянах Новоселок, об их умении веселиться, петь, танцевать, о тех крестьянских культурных традициях, которые оказались впоследствии утраченными. Рассказ о талантливой сельской плясунье Марье, о секретах творчества и вдохновения, наверно, один из лучших в книге.

Надо сказать, что воспоминания Ю. А. Бахрушина написаны неровно, не всем фактам, в них изложенным, следует слепо доверять, но это ни в коей мере не говорит о недобросовестности автора, а скорее о его чрезвычайно увлекающейся натуре, склонной к преувеличениям. Но чем была бы память без воображения: сухим изложением, фактографичностью событий, лиц, положений? Мы благодарны Юрию Алексеевичу за эту увлеченность, благодарны за его память, сохранившую мельчайшие детали ушедшего навсегда быта. Мы вместе с ним плывем по этой широкой реке, называющейся русской жизнью, и нам тепло и покойно в ее водах. Как тут опять не вспомнить Ивана Алексеевича Бунина: «Наши дети и внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» 13*

Почти с первых страниц воспоминаний Ю. Бахрушина предстает перед нами крохотная часть этой жизни — события, происходящие на Валовой улице, которая просматривалась из детской дома Бахрушиных. По утрам в воскресенье, пока родители спали, мальчик развлечения ради смотрел в окно. А развлечься было чем: «Это созерцание улицы крепко врезалось в мою память». Конки с лихими мальчишками-форейторами, пожарные в сияющих золотых касках «на звероподобных лошадях», свадебные поезда, похоронные процессии; на Святках и Масленице гуляющие москвичи на санях; ленты, бумажные цветы, бубенцы, смех, веселье. Гнали и арестантов в таганскую тюрьму, везли бочки с водой, тянулись обозы с различными товарами, и еще многое и многое другое. Сейчас часть окон Театрального музея по-прежнему выходит на Валовую улицу, но какое серое однообразие ждет тебя, читатель, если тебе вздумается поглядеть из этих окон… Но вернемся к тем временам, когда и Лужнецкая и Валовая помнят совсем иное. Пасха, Масленица, Святки, вербное воскресенье, семейные праздники — все это предстает перед нами зримо, выпукло, подробно.

Хочется сказать еще об одной стороне книги. Жизнь, прожитая в советское время, отложила свой неизгладимый отпечаток на личность автора. Этим отчасти объясняются странные его характеристики некоторых исторических событий того времени и особенно характеристики царствующих особ. Говоря, скажем, о Николае II, он впадает в какой-то иронично-шутливый тон, и слова «злополучный последний венценосец» по отношению к царю-мученику кажутся сейчас просто кощунственными. Таких примеров можно привести множество — тут и «столыпинская реакция» и легковесное описание зверского убийства великого князя Сергея Александровича и т. д. Но в целом воспоминания поражают почти полной свободой изложения.

Около сорока лет рукопись пролежала в музее, но ее читали сотрудники, изучали исследователи, она была живым памятником с той минуты, как Ю. А. Бахрушин принес ее в музей, в фонд своей семьи. Обширный этот архив — интереснейший. Семейная переписка Бахрушиных свидетельствует о душевной близости, которая существовала между всеми членами этой большой семьи. Уважение к адресату, забота о его душевном состоянии, здоровье, советы, исповеди, отчеты о делах. Первое письмо сыну Юрию было написано А. А. Бахрушиным, когда тому было всего три года, а в 1917 году рвущемуся на фронт сыну он советует не спешить, а постараться быть полезным в полку в Петрограде, обращаясь по совести и с любовью с солдатами. Наверно, эти два понятия — жить по совести и приносить пользу — и есть главные критерии жизни этой семьи.

П. Бурышкин писал: «У Бахрушиных в крови было два свойства: коллекционерство и благотворительность» 14* . Вообще тяга просвещенного купечества к собирательству была в те времена очень распространена. В истории России сияет несколько имен, принесших славу отечественной культуре: это братья Третьяковы, братья Щукины, С. Т. и И. А. Морозовы, С. И. Мамонтов, С. И. Зимин, Солдатенковы, К. С. Алексеев (Станиславский) и, конечно, А. А. Бахрушин, создатель первого в мире театрального музея. Еще юношей он вращался в таких кругах, где к собирательству относились в высшей степени серьезно. Одним из его наставников был двоюродный брат Алексей Петрович Бахрушин, известнейший коллекционер древних рукописей и старопечатных книг, старинных эмалей, бронзы, миниатюр, изделий из фарфора, фаянса, предметов женского рукоделия. Мы должны быть благодарны ему, так же как и другим собирателям древних русских рукописей и старопечатных книг А. П. Хлудову, Ф. Мазурину, за сохранение древнерусской культуры. Да разве только им?! И собирателям древнерусской иконописи И. С. Остроухову, С. Н. Рябушинскому, П. И. Щукину.