Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в. - [8]

В такие вечера отец даже прерывал изучение Талмуда и присоединялся к игрокам, хотя ни он, ни мама понятия не имели о карточной игре.

Еще у нас очень любили играть в дрейдл[30]. Дрейдл отливался из свинца и напоминал по форме игральную кость. Внизу у него имелось острие, так что игрушку можно было вращать как юлу или волчок. Каждая из боковых граней дрейдла помечалась буквой еврейского алфавита. Если дрейдл, открутившись, падал буквой «нун» вверх, то это означало проигрыш ставки. Буква «шин» сохраняла ставку, «хей» позволяла забрать полставки, а буква «гимел» приводила к выигрышу всего банка.

После Хануки жизнь снова входила в привычную колею. Ее размеренное течение мог нарушить разве что постой — визит высокопоставленного военного или штатского чиновника. Крепость в Бресте тогда еще не имела дворца, а дом моих родителей был большим и удобным. Тогдашний комендант Пяткин был дружен с отцом и имел обыкновение размещать важных гостей в нашем доме. Кое-кого из них я отлично помню, например князя Бебутова из Грузии[31], который позже занимал высокий пост в Варшаве. Он подолгу гостил у нас, был очень ласков с нами, детьми, и предупредителен со всеми домашними. Часто, когда мы играли под окнами в палисаднике, он дружески беседовал с нами по-русски и угощал нас конфетами и коврижками. Его слуга по имени Иван, высокий, тощий, с ястребиным носом и раскосыми черными горящими глазами, умел залезать на верхушку самых высоких тополей; ловко джигитуя на своей горячей, бешено несущейся лошади, он мог на полном скаку нагнуться до земли и подобрать брошенную монетку. Он был вспыльчив и страшен в гневе, и лучше было не попадаться ему под руку, потому что он всегда носил кинжал. Однажды он разрубил пополам подвернувшуюся под ноги собаку, а в другой раз поймал на лету петуха и голыми руками оторвал ему голову. Мы, дети, ужасно его боялись.

Часто гостил у нас также тогдашний губернатор Гродно Доппельмейер, наезжавший в Брест по делам службы, — благодушный светловолосый господин высокого роста. Его мы воспринимали как доброго друга. Бывая в Бресте, он всегда считал своим долгом нанести визит моим родителям. Если он появлялся в пятницу, его потчевали перченой рыбой, и он поглощал ее с большим аппетитом. Отдавал он должное и красивой субботней хале[32]. Доппельмейеру явно нравилось глядеть на моих братьев и сестер, на их молодые цветущие лица, он делал нам комплименты и высказывал много лестного о нас нашим родителям. Губернатор Доппельмейер беседовал с моим отцом о разных серьезных вещах и обычно оставался за столом до конца трапезы. В те времена общение между иудеями и христианами еще не было отравлено антисемитизмом…

Среди гостей моего отца был еще один интересный тип — маленький человечек, ежегодно приезжавший в конце лета и проводивший у нас несколько недель. Он принадлежал к еврейской секте довор мин ха-хай[33], члены которой не ели ничего живого, теперь их назвали бы вегетарианцами. Он настолько серьезно соблюдал все предписания, что не ел даже из посуды, которая хоть однажды использовалась для мясных блюд. Моя набожная мама обычно сама готовила для него суп из квашеной красной свеклы или кислого щавеля, гречневую кашу без гусиного жира, с каплей растительного масла, орехи в меду или редьку в меду с имбирем, чай или черный кофе. Это был тихий, чрезвычайно скромный человек, очень почитаемый всеми нами, особенно же отцом. Они подолгу сидели у отца в кабинете, склонившись над фолиантами и ведя ученый спор.

Зимой жизнь обретала для меня особую прелесть. Мне нравилось гулять, когда валил густой снег. В сумерки, уже начиная замерзать, я прокрадывалась во флигель, где жили мои замужние сестры со своими семьями. Я приходила к няне младшего сына моей сестры, и она часто рассказывала мне интересные сказки и пела очень красивые песни. Обычно я заставала ее сидящей на кровати у детской колыбели, которую она раскачивала ногой. Ее морщинистые, синевато-желтые руки вязали темно-серый грубый шерстяной чулок. Я вскарабкивалась к ней на кровать и, всячески ласкаясь, просила дать мне немного повязать. «Нет, — усмехалась она, — ты только спустишь петли, как вчера. Уходи, не приставай!» «Хаинке, милая, — подлизывалась я, — раз ты не даешь чулок, спой мне хотя бы песенку, которой укачиваешь Береле». Но она упрямилась: «Не до песенок мне!» «Ты заболела, Хаинке?» — озабоченно вопрошала я. «Оставь меня в покое!» — кричала она, вскакивая с кровати. Но я не пугалась ее капризов и повторяла свою просьбу, целуя морщины на ее щеках и разглаживая складки на шее. «Мишелахес![34] — восклицала она. — Так и быть, спою, а то от тебя не отвяжешься».

Я усаживалась поудобнее, как будто без моих приготовлений она не смогла бы петь, и вся обращалась в слух. А она пела:

Распевает петушок,

Купи, купи пирожок,

Купи пирожок,

В хедер торопись, дружок,

Детки в хедер прибегут,

По порядку все поймут,

Пару строчек прочитают,

Вести добрые узнают,

Вести добрые затем,

Чтобы дать советы всем,

Как нам жить, как поживать,

Как Талмуд нам толковать,

Как на сложные вопросы

Без ошибок отвечать.

Тем, кто изучит весь Талмуд,