Воспоминания арабиста - [49]

Два солнца в небесах глядящих в сердце глаз,

И чем доверчивость их раскрывает шире,

Тем больше я стыжусь моих былых проказ.

Илен! Ты не кляни того, что было прежде:

Кого б я ни ласкал, в чьи б ни глядел черты,

Ища тебя одну в томленьи и надежде,

Я думал всякий раз, что это ты.

*

И робок я и легковерен был,

Тоска и страсть меня лишали сил.

И слава богу: значит, был безумен,

И значит, я действительно любил.

*

Не о себе я слезы лью

И не о тех, кто пал в бою.

Скорблю о тех, кто не любивши

Напрасно прожил жизнь свою.

*

Кто не любил и кто любимым не был,

Тому скажи, не пряча укоризн:

«Гори в аду за стыд земли и неба,

Тебе для страсти подаривших жизнь!»

*

У Илен по ночам полыхают уста

Жизнью,

И струится, и плещет ее красота

Жизнью,

И вздымает ей грудь жаркой кровью весна, и трепещет в глазах золотая волна,

Чаша тела Илен до краев налита

Жизнью.

*

Не смейте плохо думать об Илен!

Вы недостойны думать об Илен,

Завистники, ревнивицы и сводни!

Достоин я! Но я люблю Илен.

*

Над Шемахой простерлась тишина,

Душа тоской и нежностью полна.

Созвездья, как рассыпанные деньги,

Неспящим глазом сторожит луна.

Сказали мне: «Ты дожил до седин,

Разумен будь. Как добрый семьянин,

Люби семью, цени покой и деньги.

Живи, как все. Ты в мире не один».

Невольник дел обыденных моих,

Да, я — как все, когда свершаю их.

Но я — один, когда, уйдя от мира,

Полузакрыв глаза, чеканю стих,

Но я — один, когда, забыв семью,

Приникну к той, которую люблю,

В ком для меня все утешенья мира,

Кому на грудь я слезы счастья лью.

*

Ум не советчик нам в любви,

Но будь разборчивым в любви.

Стыдись, когда тебя не любят

Достойные твоей любви.

*

Виноградная гроздь, осененная первым пушком,

Соловьиная песня над первым весенним цветком,

Серебристые капли ночной ароматной росы —

Это все о тебе говорит мне своим языком.

*

«К тебе, которой день и ночь молюсь,

Без разрешенья я не прикоснусь!»

Красавица подумала с досадой:

«Иль евнух ты или глупец, клянусь».

*

Я рассудка и слова в любовных делах не терплю.

Мне красавица — книга, где буквы я сердцем ловлю:

Я в румянце, во вздохе, во взгляде ее и улыбке

Без ошибки прочту долгожданное слово «люблю».

*

Когда двоих сближаются уста,

Плетут венок у алой розы рта

Вино и мед, желанье и покорность,

Огонь и вихрь, порыв и красота.

*

Весны мои, песни твои — где?

Алость крови, ярость любви — где?

Иглы речей, игры ночей, встреч и разлук пестрый ручей,

Мускулов сталь, сердца хрусталь — где?

*

Не вздох, а песня — память о тебе.

Не мрак, а солнце — память о тебе.

Не монастырь ума, а море сердца,

Не мысль, а чувство — память о тебе.

Прием эмоциональной обработки стиха через употребление повторяющегося реторического вопроса либо другой формы весьма распространен в арабской поэзии. За два века до Аррани в известной элегии Абу ль-Бака Салиха Рондского, оплакивающей агонию власти арабов на Пиренеях, горестное «где?» встречается на протяжении 14 стихов девять раз; пример: «Спроси Валенсию, что с Мурсией случилось? Где Шатива? Куда исчез Хаэн?» («айна джаййяну», буквально: «где Хаэн?»). Такая фигура стиля восходит к античной древности с ее знаменитым мотивом: Ubi sunt qui ante nos in mundo fuere (Где те, кто были в мире до нас?). Еще в доисламской Аравии одно стихотворение поэта Мухальхиля пятьдесят раз пользуется формой «словно».

Восходы стыдливым румянцем зови

Услышавшей первое слово любви.

Румянцем при вести о первой измене

Тяжелые краски закатов зови.

*

Любовь бессмертна. Огненная кровь

Ее в живых рождает вновь и вновь.

Она — венец стальным и чистым душам:

Чем круче жизнь, тем сладостней любовь.

*

Кого стыдишься ты? Меня? Но я — ведь это ты!

Я отражение твое и тень — почувствуй ты!

Я отблеск роз твоей весны, отсвет заветных дум,

Я отзвук сердца твоего — зачем стыдишься ты?

*

Ты оставила юности нежный и огненный взгляд,

Ароматного тела налившийся свежестью сад.

Почему не вернешься за ними? Растащат девчонки!

Неужели так скоро забыла дорогу назад?

*

Две половинки губ — не так ли мы неразлучны? Вот кто мы.

Мы два зрачка, два чутких уха, пупок и копчик — вот кто мы.

Две обнимающих руки и два бедра, кипящих страстью,

Два розовых куста и пчелы сосков на каждом — вот кто мы.

*

Возьми мои отрасти — а думы оставь.

Возьми мое сердце — а разум оставь,

И чтоб до конца уж делиться по-братски:

Возьми мою жизнь — а бессмертье оставь.

*

Пыланием губ расскажи о любви

И дерзостью рук расскажи о любви.

Блаженным безумием буйного тела

И — памятью сердца скажи о любви.

*

Полузакрыв глаза, прильни, подруга,

Дай захлебнуться в губ твоих вине!

Мы через губы изопьем друг друга,

Я растворюсь в тебе и ты во мне.

Эти гедонистические мотивы, с большей полнотой представленные в уже упоминавшейся книге «У моря арабистики», сообщают лирике Аррани яркость и полнокровность, передача которых на другом языке подчеркнуто требует выразительного и свободно льющегося стиха, воспроизводящего фактуру подлинника.

*

«Люблю!» и «любим!» Онемей, Аррани,

И эти два слова в себе огляни.

Как солнце в темнице, венец на царице,

Как небо в зарнице сияют они.

*

И мрак, и буря на лице твоем,

И пламень молний на лице твоем.

Я голову склонил, мы помирились.

И дождь, и солнце на лице твоем.

Негаданно счастье рухнуло.

… Илен,

Двадцатой весны ароматом полна,