Воспоминания ангела-хранителя - [70]

– Слава богу, нет, – сказал Эрик, – Ван Дам так плохо пишет!

– Ерунда, Букбук, человек сознательный должен быть в курсе дела.

Голос Алевейна зазвучал, как у декламатора на сцене:

– «Гитлер, отца которого высрала австрийская шлюха после спаривания с евреем-ростовщиком». Вот как написал Ван Дам. Когда людей обливают грязью, мне это нравится только в том случае, если в грязи сверкает искра поэзии.

– Значит, Ван Дам тоже не любит евреев, – сказала Герланд.

– Ван Дам? Но ведь он сам еврей!

– Ван Дам еврей? – спросил Альберехт.

– Конечно, – ответил Эрик, – ты что, не знал?

– Нидерландскому правосудию нет дела до подобных различий.

– Но мы все равно обращаем на это внимание, – высказался Ленман. – На самом деле все люди антисемиты, только не все считают нужным издеваться над евреями. Считаю, что тот, кто не антисемит, поступает по отношению к евреям несправедливо, очень несправедливо. Ни один еврей не доверяет не-еврею, но если не-еврей утверждает, что он не антисемит, то ему не доверяют еще больше.

– Алевейн любит парадоксы, – сказала Трюди, – но не подумайте о нем плохо. Я за ним еще ни разу не замечала, чтобы он был неприветлив с евреями, и ругать их заочно ему тоже не свойственно.

– Это тут ни при чем. Но единственный способ втереться еврею в доверие – это сказать ему: слушай, я, разумеется, антисемит, как и все, но лично ты – отличный парень.

– И тебе хватит смелости такое сказать? – съязвила Трюди.

– Если евреям сказать: я не антисемит, потому что иудейской расы не существует, то они оскорбятся. Черт побери, еще как оскорбятся. Иудейская раса – это не изобретение Гитлера, это их собственное изобретение. Разумеется, ужасно, что Гитлер их преследует, но им это дает глубокое удовлетворение. По крайней мере, Гитлер воспринимает избранный народ всерьез.

– Чушь, – сказала Герланд, – избранным народом Гитлер считает немцев, а не евреев.

– Логично, – сказал Алевейн, – по крайней мере, если Ван Дам прав, потому что, если верить Ван Даму, Гитлер и сам еврей.

– Угомонись ты, пока совсем нас не запутал, – сказала Трюди. – А то кто-нибудь начнет воспринимать эту чушь всерьез, оттого что ты используешь слово «логично».

– У тебя не найдется для меня сигареты? – спросила Герланд у Альберехта.

– Я не курю. Мой единственный заскок – сосать мятные пастилки.

Он протянул ей серебряную коробочку, его рука дрожала. Но Герланд была очень мила и двумя тонкими пальчиками взяла из коробочки пастилку. Альберехт посмотрел на остальных. Сигаретница, стоявшая на полу между ними, была пуста.

– А у меня другой заскок, – сказал Алевейн, – мне ужас как хочется быстренько переспать с Герланд. Можно, Букбук? Это займет минут пятнадцать. И тогда можешь не платить мне аванса.

– Премного обязан. Давай, вперед! – ответил Эрик.

Перед носом у Альберехта Аллевейн взял Герланд за руку, встал и поднял ее.

– Вот в той угловой комнате, – сказал Эрик и показал рукой, – а не в этой. Эта для моих собственных заскоков.

Алевейн с Герланд, хихикая, прошли в угловую комнату и исчезли за шторой из бусин.

– Если потребуется помощь, зовите! – крикнул Эрик вслед.

– Ой-ой-ой, – сказала Трюди, – до чего он бывает невыносим! Все время тычет Эрику в нос тем, что он его издатель, и дразнит его на людях своими завиральными идеями. Придумал Эрику прозвище – Букбук, потому что издательство называется Книга / Книга. Если это название ему не нравится, то пусть ищет другое издательство.

– Ну-ну-ну, – сказал Эрик, – у него и в мыслях нет ничего плохого. Это знак уважения, только наизнанку. Согласен, что он слегка перебарщивает. Уж так передо мной рисоваться незачем!

– А вы… – начал Альберехт, обращаясь к Трюди.

– Нет-нет, не то, что вы подумали. Я его сестра. У него совершенно крышу снесло с тех пор, как он впервые в жизни подписал договор с издательством. Про такой стиль поведения он прочитал в какой-то биографии – Рембо, что ли.

– Букбук! Приди-ка на минуточку!

– Хороший мальчик! Я ему уже нужен, – Эрик встал. – Но он и вправду второй Рембо.

– Где у тебя иголки, Букбук? – крикнул Алевейн.

Эрик пошел в угловую комнату, находившуюся прямо напротив Альберехта, и исчез за бусинами. Альберехт заметил, что там стоит большой граммофонный шкаф.

– А что, иголки кончились? – спросил Эрик.

Бусины на занавеси громко застучали, и на пороге показались все трое.

– Знаешь что? – сказал Эрик. – Съезди-ка ты за иголками в магазин.

И позвякал ключами от машины, держа их между большим и указательным пальцами.

– Я не вожу машину, – сказал Аллевейн.

– Зато Герланд водит, – сказал Эрик и отдал ей ключи.

– Я поеду с вами, – сказала Трюди и встала.

Альберехт тоже встал и пожал ей руку. Алевейну и Герланд он помахал, и они помахали в ответ.

– Издавать книги – отличная работа, – сказал Эрик, когда все ушли, – но время от времени приходится изображать из себя шута.

Альберехт обвел взглядом чердачное пространство. Увидел пустую бутылку из-под хереса, керамическую бутылку йеневера и бутылку водки. Один пустой сифон для воды и один наполовину полный. Пустые рюмки. Еще он заметил большое ведро с песком и лопату: газеты рекомендовали держать их наготове – на случай попадания зажигательных бомб. «Мне хочется пить», – подумал Альберехт, взял рюмку и налил в нее воды из сифона.