Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [129]

В одном из таких-то поселении я устроился для проведения лета. Военное поселение Приют находится от Тифлиса всего в тридцати верстах, между Коджорами и полковою штаб-квартирою Эриванского гренадерского полка, Манглисом. Климат здесь хороший, а местоположение еще лучше. Главнокомандующий Нейдгардт основал близ этого поселения местопребывание на летнее время главных начальников края и всего главного управления, назвав его Приютом. Несколько зданий для квартирования их возведены из экономических сумм. Выбор места, по моему мнению, был самый удачный как по климату и красоте природы, так и по недальнему расстоянию от Тифлиса. Очень жаль, что доктор и фаворит князя Воронцова, Андреевский, склонил его изменить это распоряжение переводом летнего пребывания главного управления в Коджоры, где и климат суровее, и удобств для размещения чиновников, особенно небогатых, гораздо менее. Несколько тысяч рублей было брошено на постройку зданий, которые теперь уже все развалились и совсем уничтожаются. Главное из них называлось казармою.

Я пробыл здесь с моим семейством летние месяцы, расположись в нескольких наемных поселянских домишках, если и не слишком удобно, то все же сносно и довольно спокойно, даже, можно сказать, приятно, за исключением тех периодов времени, когда, как обыкновенно на возвышенностях, наступает дурная погода, с холодами, сыростью, продолжительными дождями, что иногда очень надоедало; но такие периоды летом не избе ясны во всех гористых местах края. Надобно или переносить их, вооружившись терпением, или задыхаться в Тифлисе от жару.

Поселение Приют было тогда окружено лесом на близком расстоянии, а настоящий приют, где предназначалась резиденция главнокомандующего, находился совсем в лесу, местами дремучем, возле большой дороги, ведущей в Манглис, и все постройки тонули в зелени густой, тенистой рощи. Проезжая дорога, на пространстве многих верст, шла в виде прекрасной аллеи, окаймленной с обеих сторон высокими зелеными стенами старых, ветвистых деревьев. Несколько лет после того, когда я подъезжал к Приюту, я просто не узнал этой местности: вместо аллеи в лесу, — широкая, пустынная дорога расстилалась в какой-то степи, а лес виднелся по бокам издали, чуть ли не на горизонте. Все кругом было вырублено.

Как часто, смотря на подобные вопиющие порубки, припоминалось мне чрезвычайно удачное, остроумное словцо бывшего министра финансов графа Канкрина. На одном из экзаменов в лесном институте преподаватель спросил экзаменовавшегося ученика:

— Какие водятся в лесах истребители, самые вредные для леса?

— Хоботоносец и древоед, — отвечал ученик.

— Нет, — заметил присутствовавший на экзамене граф Канкрин, — совсем не так: самые вредные истребители леса вовсе не хоботоносец и не древоед, а топороносец и хлебоед.

По несчастью, сказано совершенно верно.

Возле развалин дома, служившего некогда жилищем главнокомандующего Нейдгардта, а потом обращенного в казарму, в глубине рощи, в маленьком домике из двух комнат, проживал грузинский помещик князь Тулаев, пожилой холостяк. Вероятно, скучая в своем уединенном одиночестве, он был очень доволен нашим переездом в его соседство, всякий вечер приходил к нам, по вечерам играл со мною в преферанс и часто приглашал нас к себе в рощу обедать. Обеды конечно готовились моими поварами, из привозимых моих же припасов, а Тулаев отчасти угощал вином из своей деревни. Мы там в хорошую погоду с удовольствием проводили иногда почти целые дни; обедали на чистом воздухе, под тенью вековых чинар и орехов, гуляли в лесу, пили чай и возвращались домой поздно вечером, всегда почти пешком. У нас постоянно были гости из Тифлиса, Коджор, также чиновники, офицеры по делам, знакомые, ехавшие в Манглис и оттуда, заезжавшие по дороге к нам отдохнуть и рассказать новости.

Все они в те дни отправлялись с нами обедать в лес, и время проходило очень оживленно. У Тулаева бывали и свои гости, приятели-туземцы из города и деревни; их было немного, всего два, грузины, один дворянин Чичиков и другой, называвшийся храбрым поручиком — фамилии не припомню — очень забавные люди, увеселявшие нас рассказами разных занимательных событии из жизни старой и современной Грузии. Оба они были неженаты и далеко не молоды. Особенно курьезно отличался в разговорах храбрый поручик, неглупый старичок, с приправой замечательного туземного юмора. Его однажды кто-то из нашего общества спросил, почему он до сих пор не женился? Храбрый поручик поведал нам, с глубоким вздохом, грустную причину этого обстоятельства.

— Вот, если б теперь было такое время, как при наших царях, то я давно бы уж женился. Я бы тогда купил своей жене чадру за шесть абазов, а она и носила бы ее шесть годов. А теперь, если я только женюсь, она сейчас скажет: дай мне башмак, дай мне клок, дай мне шляпка! — Я скажу: на что башмак? На что шляпка? А она скажет: у Тамамшевой есть башмак, у Орбелиановой есть шляпка, у Тумановой есть клок! Давай мне шляпка, давай мне клок! — А я где возьму деньги на шляпка и клок? Лучше не надо жены.

Вероятно по топ же причине и Тулаев не женился, хотя средства к жизни у него должны бы быть порядочные. Он имел 1800 десятин хорошей земли под лесом и с сотню душ крестьян. С таким состоянием в России всегда можно проживать без нужды. По здесь не Россия, а Грузия; здесь попадаются помещики и побогаче Тулаева, которые живут немного чем лучше своих буйволов, пребывающих в затхлых буйлятниках. Тулаев жил в своем домике, хозяйственно обставленном, но скудно и грязно. Он жаловался на плохие дела, объясняя их тем, что лес дает мало, а крестьяне и того меньше. Раза три-четыре в год, по большим праздникам, к нему приходят из деревни несколько мужиков с поздравлением, приносят ему пару или две кур, иногда и барана, а господин должен их за это угостить многими тунгами вина: мужики выпьют вино, и тут же зажарят или сварят своих кур с бараном, съедят их и уйдут назад в деревню. Тем почти и ограничивались отношения помещика с его крестьянами.