Воспоминания адъютанта Паулюса - [38]

К 27 сентября 4-я танковая армия и LI армейский корпус заняли район города, примыкающий к реке Царица с юга, включая побережье Волги. В центре Сталинграда и в его северной части русские все еще удерживали сильные позиции, несмотря на то, что мы ввели в дело наши последние резервы. Важнейшая часть города вместе с переправой к советской базе снабжения боеприпасами и продовольствием на восточном берегу Волги оставалась в руках защитников города.

12 сентября генерал-полковник фон Вейхс, командующий группой армий «Б», и генерал Паулюс были вызваны в Винницу на совещание в ставке Гитлера. Паулюс доложил об обстановке на фронте. Особенно настойчиво он указывал на угрозу северному флангу армии. Гитлер не пожелал считаться с этими опасениями, он неизменно повторял свою стереотипную фразу, что Красная Армия разбита, сопротивление в Сталинграде имеет лишь местное значение. К тому же, говорил он, приняты все меры для прикрытия северного фланга. Теперь задача 6-й армии — сосредоточить все силы для скорейшего взятия города. Вместо дополнительно затребованных Паулюсом боеспособных трех дивизий ему был передан только XXXXVIII танковый корпус, ранее входивший в состав 4-й танковой армии. Сама 4-я танковая армия была снята с фронта наступления на Сталинград. 6-я армия должна вести операции на всей территории города.

Крайне обескураженный, генерал Паулюс показал мне приказ группы армий.

— Это называется «укреплять армию». Эти дивизии измотаны совершенно так же, как и наши. А поскольку я одновременно должен занять два новых участка дивизий 4-й танковой армии, то в действительности в мое распоряжение поступила только одна очень ослабленная дивизия.[36]

Дивизионный медицинский пункт в Гумраке

Прибыл из управления кадров мой заместитель. Когда я передал ему дела на командном пункте, мы решили вместе объехать некоторые пехотные дивизии. Накануне моего отъезда в Германию мы отправились в путь в 7 часов утра. Хотя уже наступила середина сентября, была теплая безветренная погода. По безоблачному небу непрерывно неслись к городу наши бомбардировщики, эскортируемые юркими истребителями. Мы могли наблюдать в бинокль, как штурмовая авиация сбрасывает свой смертоносный груз с большой высоты. А пикирующие бомбардировщики врезывались в густые облака дыма, которые постоянно висели над горящим Сталинградом. Разрывы сотрясали воздух, возвещая о том, что городу и его защитникам нанесены новые раны.

— Я не представлял себе, что русские способны так упорно сопротивляться. Мы все были того мнения, что весь город будет взят в течение нескольких дней, — сказал мой спутник, который впервые видел, что здесь происходило.

— Вы не первый представитель главного командования, который нам это говорит. Мы каждый раз убеждаемся, что главное командование неправильно оценивает русских. Это может нам дорого обойтись.

Мы въехали в Гумрак. Я знал, что где-то здесь должен находиться дивизионный медицинский пункт. Пока мы его искали, мы заметили, что на расстоянии более километра к востоку от селения заняли позиции несколько наших артиллерийских батарей. Они непрерывно вели огонь. Противник отвечал из тяжелых орудий. В опасной близости от нас взлетали в воздух камни и осколки. Грохот от разрывов снарядов был столь силен, что мы должны были чуть ли не кричать, чтобы услышать друг друга.

Тут же находился и дивизионный медпункт, большое здание у вокзала, которое можно было узнать по флагу с красным крестом. Непрерывно прибывали раненые в санитарных машинах, в грузовиках и повозках, запряженных лошадьми. Не все лежали на носилках. Некоторым служило подстилкой шерстяное одеяло, а другие просто лежали на дне грузовика. В довольно большом помещении хирурги и их помощники работали за двумя операционными столами. В первую очередь производились ампутации и оказывалась помощь раненным в горло, затем наступала очередь раненных в живот и легкие. Собственно говоря, следовало отдать предпочтение раненным в живот. Но такие операции длились от двух до трех часов, причем шансов на успех было мало. Между тем за эти же два-три часа врачи могли произвести большое количество таких ампутаций, когда при своевременном оперативном вмешательстве угроза смертельного исхода была не столь велика. Мы не стали мешать и лишь заглянули в операционную. Когда мы стояли у двери, мимо нас прошел санитар. Он нес ведро с окровавленными бинтами, клочьями белья и форменной одежды; из ведра торчал восковой, с черно-синими прожилками обрубок ноги: молодому парню, который лежал под наркозом на столе, ампутировали ногу. Хирург как раз накладывал зажимы на сосуды в оставшейся части бедра, а два санитара уже стояли наготове с марлей и бинтами, чтобы наложить повязку.

Правду сказать, достаточно было и того, что мы увидели. Но тут к нам подошел старшина санитарной роты и повел нас в соседнее помещение, там ждали тяжелораненые отправки в тыл армии или на родину. Они лежали на матрацах, на травяных подстилках или просто на полу. Ужасающая картина человеческого страдания! Молодые крепкие мужчины превратились в калек. Фельдфебель показал на солдата, голова которого почти сплошь была покрыта бинтами. Виднелись только рот и нос.