Воспоминания: 1826-1837 - [153]

Шрифт
Интервал

Подытоживая, я был в достаточной степени удовлетворен тем, что увидел в Грузии, здесь достигнуты большие успехи. Состояние дорог и крепости в Гимры свидетельствуют, что генерал Розен весьма заботился о них. Но в системе управления есть ряд закоренелых злоупотреблений, которые выше всякого понимания. Уже несколько месяцев проводящий ревизию этого края сенатор Ган выявил ужасные вещи — злоупотребления и расточительство властей, которые начались здесь задолго до генерала Розена, должны были вывести из терпения даже эти привыкшие к слепому подчинению народы. Войска, которым я отдаю полную справедливость за их высокий боевой дух, храбрость и терпение превозмогать все трудности и лишения, с другой стороны стали источником неслыханных притеснений. Полковники позволяют себе злоупотребления еще более позорные тем, что они ложатся тяжелым грузом не только на местное население, но даже и на их собственных солдат. Я узнал, что зять генерала Розена князь Дадиан, мой флигель-адъютант и командир полка, расположенного всего в 16 верстах от Тифлиса, использует своих солдат и даже рекрутов в порубке лесов и покосах трав, зачастую принадлежащих другим владельцам, с целью организовать выгодную продажу в Тифлисе, прямо под носом у властей, что он заставляет работать на себя солдатских жен, что руками солдат он из казармы построил мельницу, присвоив при этом изрядную сумму денег и даже не заплатив несчастным солдатам, что более 200 рекрутов, вместо того, чтобы заниматься военным делом, были вынуждены пасти овец, быков и верблюдов господина полковника, а он даже не дал им ни одежды и обуви. Это было уже слишком серьезно. С целью убедиться в правдивости этих сведений я в ту же минуту ночью отправил моего флигель-адъютанта Васильчикова с тем, чтобы на месте произвести следствие. Все, что было мною рассказано, нашло свое подтверждение. Надо было примерно наказать столь вопиющие и наглые безобразия. Во время смотра войск я приказал коменданту крепости сорвать с плеч князя Дадиана, как недостойного быть моим флигель-адъютантом, аксельбант и мои инициалы, и тут же отправил его в крепость Бобруйск для придания военному суду. Подробное следствие по делу я поручил одному из своих флигель-адъютантов. Не могу Вам передать, как это жестокое действие меня огорчило и поразило, я был просто потрясен. Но я рассудил, что наказав самого виновного, моего собственного флигель-адъютанта и зятя главноуправляющего краем, я, возможно, спасу большинство других полковников, которые все, так или иначе, были причастны к такого рода злоупотреблениям. Я посчитал, что этим исполнил свой долг. Здесь это решение было бы воспринято как самовластное, бесполезное и вредное, но в Азии, находящейся на огромном расстоянии от моего надзора, при первом моем появлении в Закавказских войсках нужен был устрашающий удар грома, который доказал бы моим солдатам, что я знаю, как защитить их от злоупотреблений их собственных командиров. Сцена была ужасна. С тем, чтобы несколько смягчить ее для генерала Розена, и чтобы укрепить его авторитет в глазах подчиненных, я тут же приказал его сыну, поручику Преображенского полка, храброму офицеру, кавалеру Георгиевского креста за взятие Варшавы, подойти ко мне, и я тут же назначил его своим флигель-адъютантом, вместо его недостойного этой чести родственника.

Ранним утром 12 октября я уехал из Тифлиса. Из-за царившего там беспорядка мне дали кучера, который или не знал своих лошадей или не умел править ими. Этот дурень начал погонять лошадей на изрядном спуске, на котором нас ожидали два крутых поворота, а сбоку дорога обрывалась в бездонную пропасть. Внезапно лошади понесли, уверяю вас, что в тот момент нам было не до смеха. Открывшийся перед нашими глазами вид неминуемой опасности произвел гнетущее впечатление, не было видно ни малейшего спасения. Я встал на ноги в коляске с тем, чтобы помочь управлять лошадьми, но напрасно. У меня появилась неудачная мысль выпрыгнуть из коляски на землю, но у Орлова хватило здравомыслия удержать меня. Смерть смотрела нам прямо в глаза, когда сильный толчок опрокинул коляску на землю, а нас выбросила на изрядное от него расстояние. Я перекувырнулся через себя несколько раз и этим благополучно отделался, Орлов же сильно расшибся. Опрокинувшаяся коляска остановилась в дюйме от пропасти, в которую мы неминуемо бы свалились, если бы, на наше счастье, экипаж не перевернулся. Пропасть была так близка, что обе обезумевшие лошади повисли над ней только на своей сбруе, от дальнейшего падения их удерживала только тяжесть перевернувшейся коляски. Мы поднялись на ноги, несколько потрясенные произошедшим, и возблагодарили бога за наше чудесное спасение.

Между тем, весь передок коляски был сломан, но так как в Тифлисе у меня был запасной экипаж, то Орлов остался на месте, чтобы позаботиться обо всем, а я на казачьей лошади продолжил свой путь и таким образом добрался до Квишеда, расположенного у подножия Кавказского хребта. Селение находилось в долине с богатой и разнообразной растительностью.

13 октября я снова сел на лошадь с тем, чтобы подняться на перевал и пересечь этот огромный горный хребет, отделяющий Европу от Азии. Мы покинули теплый климат Грузии, ее полные зелени леса и оказались среди снегов и измороси. Здесь стояла прекрасная осень, а там нас встретил 6 градусный мороз, наши лошади скользили при каждом шаге, горные вершины были белыми от снега, дорога покрылась льдом. Всех тех, кто уезжает из Грузии, сильно огорчают огромные изменения, которые происходят вокруг всего за один час пути. Мы спустились с Кавказских гор вместе с истоками Терека, следовали за ними через ущелья Казбека, где река то уменьшается, то расширяется, иногда вплоть до Владикавказа, расположенного по другую сторону гор, у выхода на равнину. Дорога, проложенная через эти горы, скалы и стремнины, представляет собой одно из самых замечательных достижений человека. Теперь повсюду можно проехать в карете, запряженной четверкой лошадей в ряд, осталось пугаться только вида расположенной с одной стороны дороги пропасти, на дне которой неистово клокочет Терек, а с другой возносится над вашей головой гранитная стена. Это величественное и впечатляющее зрелище.


Еще от автора Александр Христофорович Бенкендорф
Воспоминания: 1802-1825. Том I

Долгие годы Александра Христофоровича Бенкендорфа (17821844 гг.) воспринимали лишь как гонителя великого Пушкина, а также как шефа жандармов и начальника III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И совсем не упоминалось о том, что Александр Христофорович был боевым генералом, отличавшимся смелостью, мужеством и многими годами безупречной службы, а о его личной жизни вообще было мало что известно. Представленные вниманию читателей мемуары А.Х. Бенкендорфа не только рассказывают о его боевом пути, годах государственной службы, но и проливают свет на его личную семейную жизнь, дают представление о характере автора, его увлечениях и убеждениях. Материалы, обнаруженные после смерти А.Х.


Записки

Перед нами воспоминания, принадлежащие перу офицера Императорской Главной Квартиры, причем довольно осведомленного о ее деятельности в начале войны в качестве главного военного штаба России. Это видно из того, как пишет автор о начальных военных действиях. Бенкендорфу принадлежит описание рейда отряда Винценгероде в глубь занятой французами Белоруссии, а также боя под Звенигородом. Важен и рассказ о том, что происходило под Москвой в дни, когда в ней была Великая армия, об освобождении Москвы и ее состоянии после ухода неприятеля.


Рекомендуем почитать
Аввакум Петрович (Биографическая заметка)

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.


Путник по вселенным

 Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.


Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.