Воспоминания: 1802-1825. Том I - [132]

Ответа Императора двор и высшее общество Петербурга ожидали с любопытством, а генерал Васильчиков и я — с нетерпением. Очень значительная часть общества, обвинившая нас во всей этой истории, почти с уверенностью ожидала нашего осуждения. За исключением нескольких генералов, двор, столичные великосветские салоны и армия горячо защищали семеновцев, одни из простой жалости, другие — в силу родственных уз или знакомств, которые связывали их с этим полком. Часть же желала смещения генерала Васильчикова, высочайшее покровительство которому вызывало их зависть.

Император получил известие о произошедших событиях в тот момент, когда он готовился покинуть Троппау и поехать в Лайбах, куда был перенесен конгресс. Он был глубоко поражен, но не изменил своим принципам и, как всегда, выказал спокойную твердость и рассудительность. Он сам написал приказ по войскам, согласно которому лейб-гвардии Семеновский полк распускался, его солдаты и офицеры распределялись по различным частям всей армии. Новый Семеновский полк должен был быть сформирован из первых рот различных гвардейских дивизий. Этот приказ стал доказательством нерушимости дисциплины и в то же время примером снисходительного отношения Императора. Он был как удар грома для наших противников и полным разочарованием для высшего общества. В то же время он вернул страх и уважение к высшей власти. Этот документ показал, что Императора нельзя поколебать в его принципах за счет чувства привязанности, что он поддерживает всем своим могуществом генерала Васильчикова, как человека, обличенного его высоким доверием.

Везде водворилось спокойствие и подчинение. Действовавшие открыто интриганы с позором отступили в тень мелких делишек и тайных откровений.

1821

Тем временем, интриги становились все более опасными, так как они замышлялись в тайне. Как часто бывает, групповые интересы смешивали общественно важные дела с небольшими интересами частных лиц. С целью свалить генерала Васильчикова и снять с себя вину в таких делах, которые очевидно свидетельствовали против них, многие подло обвиняли всю гвардию в неверности Императору. Солдатские казармы и городские площади были наполнены шпионами, которым хорошо платили за плохие известия. Они задавали вопросы солдатам, вынуждали их говорить то, о чем те и не думали, и сочиняли самые опасные высказывания. Полиция усердно собирала эти сообщения и посылала их в Лайбах, сопровождая устрашающими пояснениями и опасениями, способными привести в ужас любую другую душу, кроме той, что принадлежала Императору Александру. Он неизменно и спокойно отвергал все измышления, которые в нем стремились зародить. Несколько плутов посчитали случай удобным для того, чтобы осуществить свои подлые замыслы. Они способствовали появлению мятежных листовок даже в казармах, солдаты были обеспокоены этими действиями и всегда сообщали о них своим командирам. Общество уже не удовлетворялось этими новостями, некое подобие брожения заполонило весь город и начало распространяться также в Москве и во внутренних губерниях.

На конгрессе в Лайбахе все время Императора было поглощено итальянскими, испанскими и португальскими делами. Утомленный всеми малоприятными известиями, он приказал гвардии выйти из Петербурга. Благовидным предлогом для этого послужило формирование армии для оказания помощи австрийцам в Италии, для командования которой из Грузии был вызван генерал Ермолов. Все войска, находившиеся под командованием генерала Сакена, и гвардия получили приказ двигаться за этой армией, прикрывая ее, для того, чтобы в случае необходимости оказать ей поддержку. Эти приготовления оказали впечатление на всю Европу. При первом известии о нашем походе Италия покорилась австрийским войскам, и Лайбахский конгресс закончился так, как того желал Государь, одно слово которого могло напугать все державы.

Первым местом назначения гвардии был Витебск и его окрестности, где мы должны были получить последующие приказы. Все полки двинулись в поход в полном порядке и наилучшим образом укомплектованные. В восторге от надежды скорой войны генералы офицеры и солдаты покинули Петербург с радостью, общество также не сожалело об уходе войск, об опасности которых ему постоянно напоминали.

Между Великими Луками и Порховом вернувшийся из Лайбаха Император сделал смотр полкам 1-й гвардейской дивизии, его встретили единодушными криками «Ура!» и он был полностью доволен состоянием войск. В Порхове я имел счастье представиться ему. Он принял меня сухо, поставив в упрек мое письмо князю Волконскому, в котором я извещал его о случае с Семеновским полком, и уверял в том, что это событие было вызвано обстоятельствами, сложившимися в самом полку, и никак не связано с революционными взглядами и действиями итальянских карбонариев, французских и немецких либералов.

По приезде в Петербург его опыт, глубокий ум и легковесность полицейских рапортов, в которых обвиняли гвардию, доказали ему, что высказанная мною в этом письме мысль не была беспочвенной.

Со всех сторон раздавались единодушные голоса с тем, чтобы отдать должную справедливость порядку, дисциплине и спокойствию, сопровождавшим движение различных гвардейских колонн. Наши лагеря оказались настоящим счастьем для этих мест, которые два года не могли оправиться от опустошения. Офицеры и солдаты кормили несчастных крестьян, которых голод довел до истощения, столь же ужасного, как смерть. О хорошем поведении Гвардейского корпуса повсюду свидетельствовали благословения народа, похвалы землевладельцев и добрые отзывы служащих. Командовавший нами после выхода из Петербурга генерал Сакен устроил нам по дивизионную инспекцию, по итогам которой подал Императору самый лестный рапорт.