Воспоминание о счастье, тоже счастье… - [78]

Послеобеденное время прошло у меня в довольно спокойной работе, дававшей даже время помечтать о путешествии в Нью-Йорк, но не покидала меня мысль при том, что слишком уж всё хорошо и просто, чтобы не было в том пусть пустяковой, но загвоздки.

Позже, довольный собой, отправился я в бывшее некогда любовным гнёздышко своё, в Ситэ. К десяти вечера уже не мог противиться желанию позвонить Пьеретте и рассказать ей о путешествии и о том, что собрался и её с собой, без её на то ведома захватить.

— Нью-Йорк, ты себе представляешь меня в Нью-Йорке?

— Это может перевернуть все наши о нас с тобой представления, отпразднуем Рождество в подлиннике, устроим настоящие парламентские каникулы…

— Что ж, обсудим… ну, рубаха-парень… Хорошо, согласна, только с подружками по кабаре договорюсь. К тому же, может и мечту свою ухвачу, пусть какого-никакого, а миллиардера-то америкульского там всё ж таки и повстречаю, а?

Решил я, что не стану мучить себя вопросом, чем была занята Шарли после нашей размолвки вплоть до того самого вечера, в день моего рождения, что провёл я с двумя вздыхательницами. Это, увы, уже не могло что-либо изменить в теперешней её реальности, по сути робкой поступи, мелкими шажками, на ощупь, да по-над пропастью туманного прошлого своего. Всё я себе уяснил, ничуть того не желая, придя на встречу к ней.

Середина ноября стояла, с чудной аки сам святой Мартин погодой, для увековечивания легенды о себе им же самим, видимо, и устроенной.

Дверь мне отворила, и уж не столь холодно, как я того боялся, мать её. Она провела меня в сад, где я и нашёл Шарли, сидевшей за столом в компании трёх, наголо бритых молодых парней и девицы при волосах цвета мальвы. Про себя отметил, что все четверо были в грубых армейских сапогах, с повсюду натыканным пирсингом: в носу, ушах, бровях, в верхней губе… У девицы в каждом ухе по дюжине колец; к ним, на каждом из десяти совершенно разного цвета ногтей — по тщательно выписанному, маленькому цветку. Мадам Эрман приветливо беседовала с ними на голландском; она у дочери и посадку головы переняла: едва приметный наклон в очаровательной улыбке, но Шарли улыбалась лишь себе самой. Меня пригласили присесть к ним на чашку чая.

Я был заинтригован диском в руках Шарли. Всё с той же бессмысленной улыбкой она положила его на стол.

— Можно? — вежливо поинтересовался я, прежде чем взять его в руки.

Сорокапятка. На фото обложки все четыре гостя, в том же нелепом обличии. Правда, там присутствовал и пятый персонаж: некая молоденькая блондинка, при вздыбленных волосах и чёрной чёлке, понуждавших к мысли о фотомонтаже, так уж та не соответствовала сидевшему перед моими глазами оригиналу.

На фото была Шарли, и диск тот был записан ею.

Из пёстрой смеси французского, английского и голландского с грехом пополам я себе уяснил, что после плотной осады множества «суперских» фирм и года, без малого, ожидания, зацепились партнёры за поверившую в них Sony Holland. Те им даже на радио батавов, знатоки истории так голландцев кличут, тест учинили и, бац! Приняты на ура!

Бедняжка Шарли! Она и себя-то не припоминала, не то чтобы мечту, пусть уже и в явь обращённую — ну, так хотелось группе сюрприз ей преподнести, только сюрприз, да ещё какой! преподнесла им она…

Чуть больше года тому назад она подсела к ним, напросившись на «баржа стоп» — то же, что и «авто стоп», только плывёшь на какой-нибудь идущем по каналам корыте — и пребывая в восторге от открытия, что они музыканты, предложила им себя на роль вокалистки. Её пение настолько их подкупило, что они уговорили её остаться и записать с ними пару песен, одну из которых написала Шарли. Они даже контракт по полной форме заключили. Шарли, как вы помните, только что меня оставившая и сблизившаяся вновь с матерью, ушла и от них. Совсем недавно один из них дал о себе знать и мадам Эрман рассказала ему обо всём, что стряслось с её дочерью. Она пригласила их затем и в Лаетхем, в неугасимой надежде вынудить затуманившееся сознание Шарли хотя бы к какому-то, пускай даже временному улучшению. Шарли приняла их с ангельской улыбкой; отныне та стала на любые вопросы единственным ответом. Как дела, Шарли? Какое у тебя платье красивое, Шарли! Сегодня дивная погода, не правда ли? И улыбается Шарли.

В Heaven Taggers поняли серьёзность положения. Шарли солистка. Её раздирающий, берущий за душу голос, схожий по тембру с голосами Ким Кэрнис и Бонни Тейлор, вместе с необузданностью её натуры как раз и стали тем самым козырем, убедившим фирму грамзаписи сделать свой выбор.

Угроза нависла не только над существованием группы, но и над отпечатанными обложками диска с пятым на них участником, погрузившимся в тишину. Первой на диске значилась песня с названием: «I want to bee free» и будила во мне некие воспоминания.

В отчаянии от всего, на их головы свалившегося, приятели просили отпустить Шарли в поездку по тому же самому пути, каким добрались они в первый раз до Амстердама: взяв её на борт в Лувьере, баржа прошла по Центральному каналу до Самбры, из неё попала в Маас и, миновав Льеж, Визе и Маастрихт, поднялась до славного голландского порта, где многие матросы хотят «потанцевать».