Воспевая утреннюю звезду - [28]

В сапфировых глазах Ллис блеснула решимость. Девушка резко тряхнула головой. Масса расчесанных роскошных кудрей заблестела, как жидкая смола. Неважно, что было раньше. Она не допустит, чтобы вчерашнее нападение помешало ей принести цветы сегодня.

Ллис обернула вокруг талии пояс, искусно сплетенный из тростника. Она верила, что изделия из кожи животных, убитых человеком для пропитания, ослабляют ее связь со всеми живыми существами, поэтому она редко носила их. К тростниковому поясу она привязала маленькую сумочку из ткани. Там содержалось самое необходимое – флакон с жидкостью, которую можно было использовать для лечения в самых разных случаях, кремень, чтобы разводить огонь, и самое ценное – белый кристалл.

Если же прелестные цветы – ее сегодняшняя цель, – не помогут выздоровлению Ани, она вернется в Талачарн, чтобы привести Глиндора и Ивейна. Они бы ни за что не уехали из Трокенхольта, если бы знали, что такая искусная целительница, как Брина, не сможет вылечить ребенка.

Хотя друиды не властны над смертью, Ллис была уверена: там, где им с Бриной не удалось добиться результатов с помощью настоев и даже с помощью заклинаний, двое могучих колдунов могли бы преуспеть, ведь здоровье девочки для них очень важно. Ллис подозревала, что даже упрямый Глиндор любил Аню, а уж Ивейн в ней души не чаял. Малышка же его обожала.

Корзинка, которую Ллис вчера обронила на лесной поляне, осталась там. Пока пациенты спали, она вышла из дому так тихо, что слуги, насаживавшие на вертел свинью, не заметили ее ухода.

По тропинке, протоптанной множеством ног, Ллис обошла дом и вышла к источнику, перешла его, не вслушиваясь в нежную песню ручья, весело бежавшего к небольшой речушке, прошла сквозь спрятанную в кустах калитку, чувствуя некоторое беспокойство и желая побыстрее закончить дело. Впервые за много лет она вошла со страхом под сень зеленой листвы.

Ллис легко шагала по тропинке, едва заметной в густой зелени. Чувствовалось приближение грозы, вызванной летней жарой. Беспокойство росло, но она тут же выбранила себя за это, вспомнив, что у друидов нет причин бояться гнева природы: «Да ты и в самом деле дурочка». Ей стало неприятно от такой самооценки, однако она знала: нечего бояться грозы, и все же грозы нередко служили предвестниками более серьезных событий.

Наконец Ллис вышла на лесную полянку, где драгоценные цветы лежали так, как их положили ласковые руки несколько недель назад. Симпатичная плетеная корзиночка, забытая ею, лежала, перевернутая, неподалеку. Ллис улыбнулась своим напрасным страхам, наклонилась за корзиной – и рухнула на землю без сознания.

Пипа разбудили слуги, выправлявшие металлические каминные прутья. Сначала они выпрямили два из них, погнувшиеся на концах, потом скрепили их так, чтобы они могли выдержать вес надетой на вертел свиной туши.

Справившись с этой задачей, они ушли, и Пип сел, прислонившись к выложенному из грубого камня краю высокого камина. Он оглядел комнату: кто здесь вчера плакал? Именно этот звук заставил его свернуть с безопасной тропы.

Под пристальным взглядом Пипа спавшая девушка пошевелилась и тоже попыталась сесть. В темном углу ее хрупкая фигурка была плохо различима.

Сердитый на себя из-за дурацкого ушиба, Пип заговорил с незнакомкой. Слова его были продиктованы самыми лучшими намерениями.

– Напрасно вы не разрешили мне вам помочь, когда я сломя голову помчался напрямик через лес.

Девушка съежилась и отодвинулась подальше в темный угол. Пип понял: начало разговора оказалось не совсем удачным. Возможно, его слова прозвучали даже как упрек, а не как оправдание. И он решил исправить дело.

– Если бы вы позволили мне вам помочь, я бы мигом привел вас к леди Брине. Может быть, мы успели бы спасти ваше дитя.

Приступ рыданий отозвался в душе у Пипа чувством вины. Вышло так, что он опять сказал совсем не то, что хотел: он собирался утешить девушку, а вышло, будто он ее обвиняет в смерти ребенка.

Слуги ушли по своим делам в пекарню или к ручью, и Пип с Мейдой остались одни.

Пип еще раз попытался поправить дело. Ему казалось, что девушка смотрит на него с немым укором. На этот раз он приблизился к ней, стараясь не ступать на больную ногу.

Мейда закрыла руками залитое слезами лицо и постаралась подальше отодвинуться от приближавшегося высокого мужчины. Чувствуя, что попала в западню, она затряслась от страха.

– Я не хотел вас обидеть – прозвучали в тишине ласковые слова Пипа.

Девушка подняла голову. И Пип впервые увидел на ее лице лиловые синяки и красные царапины. Если бы не следы побоев, ее лицо казалось бы мертвенно-бледным.

Легкий стук двери нарушил хрупкую нить понимания между воином и испуганной девушкой. Они разом обернулись и увидели леди Брину.

Хозяйка дома прежде всего осмотрела больное колено Пипа. Она осталась довольна: опухоль начала спадать. Потом она нанесла новый слой мази на лицо Мейды, и часть мази оставила девушке, чтобы та могла позже повторить процедуру. Потом она уговорила убитую горем мать вместе с нею обмыть ребенка и в последний раз запеленать его.

Похороны должны были состояться в тот же день ближе к вечеру, когда вернутся хозяин и его гость.