Восьмой страж - [69]

Сара забирается на кровать, а я поднимаю со стола глиняный горшок и нюхаю его содержимое. Какая гадость! Из него пахнет тухлыми яйцами.

— Кто вы? — снова спрашивает меня Сара.

— Медсестра, — отвечаю я, ставя горшок на место.

— Кто такая медсестра? — Смерть — вот, что крутится у нее на языке. Вся спина девочки, как клубника, усеяна крохотными белыми прыщиками.

— Я здесь, чтобы помочь тебе, — повторяю я, осознавая, что это правда. Я должна помочь Саре. Этот ребенок умирает. Но сначала нужно найти подвеску Еллоу.

На столе ее нет, а кроме него в комнате стоит только маленький закрытый шкаф. Судя по всему, доктор спрятал подвеску в своей комнате.

— Я скоро вернусь, — шепчу я Саре. — Ложись и веди себя, как хорошая девочка.

У нее нет причин слушаться меня, но она делает так, как я сказала, и закрывает глаза. Наверное, ей тяжело держать их открытыми. У меня замирает сердце. Интересно, сколько она уже болеет и сколько еще протянет? Опомнившись, я качаю головой. Сначала подвеска.

— А-а-а-а!

Мне хочется зажать руками уши, чтобы не слышать Еллоу. Но я не могу. Я пробираюсь в коридор и на цыпочках иду ко второй комнате. Дверь закрыта, и я медленно и осторожно поворачиваю ручку. Что если в комнате находится кто — то еще? Что если у доктора есть жена?

Дверь открывается, и заглядываю внутрь. В комнате стоит чуть большая по размеру заправленная кровать и рядом с ней маленькая деревянная люлька. Пустая. Я облегченно выдыхаю и открываю дверь пошире. Возле стены, рядом с дверью, стоит комод, и на краю лежит подвеска. Я хватаю ее и засовываю в карман платья. Это было просто. Хотя, разве сложно найти что — то в негусто обставленном доме размером примерно в пятьдесят квадратных метров?

Я закрываю дверь в спальню доктора и на цыпочках крадусь в комнату Сары. Она слышит, как я вхожу, и открывает глаза. В них читается смесь грусти, страха и смирения. Сара понимает, что умирает. Мое сердце разбивается на мелкие осколки. Я должна ей помочь, но не знаю, что можно сделать здесь, в одна тысяча семьсот восемьдесят втором году.

— Я умру? — спрашивает Сара. Она кашляет так, что трясется все ее тело.

Я молчу.

— Сначала умерла мама, — шепчет она. — А потом Бен. Папа не говорит, но я думаю, что тоже умру.

— Нет, не умрешь.

— Я закончил, — раздается голос доктора на первом этаже.

Это плохо.

— Я достану лекарство, — шепчу я Саре, бросая взгляд на миску с травами рядом с ее кроватью. — Настоящее лекарство. Оно поможет тебе.

На кухне открывается дверь.

— Что это? — кричит мужчина, заметив разбитое стекло. — Сара! — Он начинает подниматься по лестнице, и я вылетаю из комнаты. Подбежав ко второй лестнице, быстро спускаюсь по ней.

— Кто здесь? — уже на втором этаже раздается голос доктора.

Еллоу, откинувшись, сидит в том же самом кресле. Она очень бледная, и от нее несет виски. На полу стоит ведро, наполовину наполненное рвотой. Пытаясь сдержать тошноту, я достаю из кармана цепочку и, сделав два полных оборота на часах, бросаю их Еллоу.

— Я их настроила. Пошли! И забери папки!

Пока я вожусь с собственными часами, Еллоу надевает цепочку на шею и засовывает папки за пояс. Она пытается встать, но теряет равновесие и падает на пол.

— Цепочка! — со второго этажа ревет доктор. — Она украла ее!

Он начинает спускаться по лестнице. Я бросаюсь к Еллоу, хватаю ее подвеску и закрываю крышку, а потом проделываю то же самое со своими часами.

Мы проецируемся во времени. Я слышу, как кричит Еллоу. Мы приземляемся на улице. Еллоу оглядывается, и на ее лице появляется узнавание.

— В каком мы году?

— В одна тысяча восемьсот девяносто четвертом. — Я опускаю голову, хватаю ее за руку и тяну в переулок, потому что из — за угла появляется полицейский.

Еллоу смотрит на здание из красного кирпича, нависшее над нами и, прислонившись к нему спиной, опускается на землю.

— Это мое время.

— Что?

— Мое время, — говорит она. — Мы все специализируемся на разных эпохах. Я — на конце девятнадцатого века. Здесь я чувствую себя, как дома.

— Вот только мы не собираемся тут оставаться. — Я протягиваю руку, чтобы помочь ей встать, но она отказывается. — Чему равноценен каждый час, который проходит здесь?

— Что — то около двенадцати часам в настоящем.

— Значит, если мы останемся здесь на два часа, то потеряем целый день. Мы не можем себе этого позволить.

— Ну а я не хочу снова проецироваться, — вздыхает Еллоу. — Посмотри. Посмотри, что он со мной сделал. — Она вытягивает руку, и я в ужасе отшатываюсь от нее. Половину ее предплечья охватывают грубые швы, сделанные толстыми черными нитками. — Я не смогу сейчас проецироваться. Физически. Мне нужно отлежаться хотя бы ночь. Мне наплевать, сколько дней или недель я потеряю. Если я снова попробую спроецироваться, то могу умереть.

Я закрываю лицо ладонями. Перед глазами проносится вся моя жизнь. Когда я вчера покидала настоящее, был ноябрь. Не знаю, сколько точно прошло времени, но в настоящем, наверное, уже промелькнула неделя, а то и месяц.

Я могла бы оставить Еллоу здесь. Мне изначально не хотелось, чтобы она тащилась за мной. Я опускаю на нее взгляд. Она сидит, вытянув перед собой ноги с порванными колготками и испорченной футболкой. Ее юбка покрыта пятнами крови. Из — за меня. Еллоу предпочла покинуть Стражу времени и помочь