Восьмой страж - [24]
— У Стражи Времени есть три правила, — говорит Зета, устало спускаясь по лестнице. — Три очень важных правила. Нарушишь хоть одно — сразу же вылетишь, поэтому постарайся запомнить их.
Я все еще витаю в облаках, думая о Капитолии.
— Разве вмешиваться в ход Бостонской бойни — хорошая идея? — спрашиваю я.
— Правило номер один. Мы не проецируемся перед тем, кто не является членом Стражи времени, и это значит, что мы не проецируемся на публике. Никогда. Правило номер два — ты слушаешь?
Я быстро спускаюсь по лестнице, громко топая и кивая.
— Правило номер два. Нет никаких вторых шансов. У тебя только одна возможность изменить прошлое. Если напортачишь, все так и останется испорченным. Если тебя убьют, ты останешься мертвой. Поняла?
Я замираю. Я могу умереть во время миссии? Да, знаю, в Пиле нас готовили к работе в опасных условиях, но на самом деле я никогда серьезно не задумывалась о риске, с которым могу однажды столкнуться. И почему это мы не можем вернуться и исправить ошибки? Это просто бессмысленно.
— Правило номер три, — говорит Зета. — Никаких перемещений в личных целях. Если ты думаешь, что можешь по-быстрому смотаться в прошлое и сделать ставку на результаты Суперкубка прошлого года, подумай хорошенько еще раз. Это одна из причин, почему тебе вживили маячок. Сделаешь нечто подобное — окажешься в тюрьме.
Зета открывает передо мной дверь, и я вхожу в залитый ярким светом коридор.
— Ты поняла?
— Почему мы не можем вернуться и исправить ошибки?
Зета встает прямо передо мной. Он не такой высокий, как Альфа — всего на несколько футов выше меня — но кажется, что он нависает надо мной. Если Зета пытается запугать меня, то это, типа, работает.
— Ограничения пространственно-временных туннелей, — судя по его тону, с вопросами покончено. — А теперь еще раз: ты поняла эти три правила?
Я киваю.
— Хорошо, — говорит он. — Потому что это в первый и последний раз, когда я говорю тебе о них, — Мы идем по коридору к двери, через которую я проходила вчера. Зета показывает на позолоченную табличку, которая висит над ней.
— Мы подправляем, а не изменяем, — говорит он. — Вот что мы делаем. Мы подправляем прошлое, но не изменяем его.
Мне кажется, что между этими понятиями довольно тонкая грань — где заканчивается подправление, и начинается изменение — но до того, как я успеваю сказать об этом, Зета набирает код, и дверь открывается. За ней — непроницаемая темнота.
— Что это? — спрашиваю я.
— Дверь.
Спасибо.
— Что здесь находится? — спрашиваю я.
— Это гравитационная капсула, — произносит Зета скучающим голосом, как будто говорит о чем-то совершенно очевидном. Я отхожу от двери, но Зета хватает меня за руку и сжимает ее. Мне в очередной раз становится понятно, что я ничего не могу сделать в этой ситуации. Я осматриваю коридор. Определенно здесь повсюду камеры, отслеживающие каждое движение.
— Эта комната — новинка. Гравитация облегчает физическое воздействие на тело, которое вызывает Хронометрическая аугментация. Она как бы замедляет нас, оказывая тем самым меньшее давление на кости и суставы.
Я не могу не вспомнить об Ипсилон, женщине в инвалидном кресле. Ее тело переломано так, что его невозможно восстановить. Интересно, это результат Хронометрической аугментации? Не это ли причина того, что остальные члены Стражи времени мертвы? Потому что их тела не смогли восстановиться после физических травм?
Теперь я уже не уверена, что хочу это делать, даже если у меня и не так много вариантов для выбора: либо показать себя с лучшей стороны, чтобы добраться до информации, которую я всегда хотела узнать, либо пожизненное тюремное заключение.
Зета толкает меня к двери:
— Ты — первая, — он берет мои часы и нажимает на кнопку на крышке, а потом вручает их мне. — Запрограммируй. Мы перемещаемся в пятое марта 1770 года.
Я колеблюсь, перед тем как взять их. Но я должна это сделать. Ради отца. Ради его памяти. И ради мамы. Я уже виновата перед ней. Не хочу усугублять свою вину.
Начинаю крутить циферблат. Сначала год. Мы отправляемся к месту событий, предшествующих Американской революции. Придется делать много оборотов. Теперь месяц. Здесь октябрь, а там март, значит, нужно сделать семь оборотов назад. День. Семнадцать оборотов в обратном направлении. Зета стоит позади меня и пристально смотрит, как будто хочет поторопить. Блин, сбилась со счета. Семнадцать или шестнадцать оборотов?
— Готова? — спрашивает он.
Не имею понятия. Семнадцать или шестнадцать? Где моя внимательность? Ненавижу себя в такие моменты. Делаю еще один оборот назад и киваю Зете.
— Вперед, — говорит он.
Я делаю шаг вперед и вздыхаю. Ну что ж, пора.
— Вперед, — повторяю я и, запрыгнув в комнату, закрываю крышку часов.
Такое ощущение, что в один момент у меня под ногами пол, а в следующий — пустота. Я падаю, а сердце стучит, как сумасшедшее. Открываю рот, чтобы закричать, но не могу произнести ни слова. Я падаю, и падаю, и падаю, как будто скатываясь на бесконечных американских горках.
