Восьмёрка - [15]

Даже представить было трудно, что у него там творилась с зубами и какой вкус плескался на языке.

Я вспомнил того утреннего, забывшего половину согласных, что пытался опознать меня в буцевской машине, — и пришёл к выводу, что его губ тоже коснулся Грех.

От воя раненого в рот влюбленные кошары наконец разлучились и сорвались каждая в свою сторону.

Шорох огорчённо вздохнул.

Грех присел возле водилы и, порывшись, извлёк у него из кармана большой и неопрятный, как грязный лапоть, мобильный.

— Как ты хозяина зовёшь? — спросил он, тыкая в кнопки, но обращаясь, впрочем, больше в никуда, чем к водителю. — Может, так и зовёшь — Буц? Или Шеф? Или Папа?… Ой, ты смотри, да тут всего четыре абонента: мама, Аня, Глобус и Буц. С тобой что, больше никто не дружит? Только мама и глобус? А что с глобусом вы что делаете? Путешествуете?

Водитель приоткрыл на мгновение лицо, длинная рука Греха тут же прилетела ему в лоб.

— Падкие на доброе слово, как бляди, — пояснил Грех, вставая, — Только скажешь что-нибудь нежное — сразу норовят посмотреть, кто там.

Грех подошёл к фонарю и в его свете, наконец, разобрался, куда надо нажать на чёрном лапте. Бережно приблизил его к уху и тут же дурацким каким-то голосом захрипел:

— Буц, это, выйди на улицу… Да, на улицу, за угол — мы тут поймали трёх каких-то кабанов, надо разрулить.

И отключил трубку.

Мы переглянулись.

— Он понял, наверное, что, типа, голос другой, — засомневался Шорох.

— Не, — ответил Грех. — Там музыка орёт, не слышно ни хера.

Лыков взял у Греха посмотреть телефон — тогда мобильные ещё были редкостью и водились лишь у обеспеченных людей либо у их шестёрок. Вдвоём, по очереди, Лыков и Грех вертели мобилу в руках, пробовали на вес и принюхивались.

За этим занятием нас Буц и застал.

Лыков, не глядя, уронил телефон куда-то в лужу и подошёл к нему.

— Откуда? — непонятно спросил нас Буц, осмотревшись и, кажется, всё сразу поняв.

— Твоих пацанов приложили мы, — сказал Лыков. — И этих вот, и тех, что вчера утром. Ты, говорят, обещал посадить нас на ножи. Сажай тогда.

— У тебя ксива в кармане и патруль за углом, — ответил Буц, ухмыльнувшись.

— У тебя тоже, говорят, есть целая бригада ублюдков, — ответил Лыков. — Но сейчас мы тут с тобой, и у меня нет ни ксивы, ни патруля, и твоя бригада тоже спит. Так что никто нам не мешает. Вот я стою, простой человек — и ты можешь ударить меня. Ударь.

Буца долго уговаривать не пришлось — он резко сработал левой снизу, я даже не знаю, как Лыков успел отпрянуть, — но вражеская рука прошлась вскользь его виска.

Дрались они недолго — всё-таки Лыков был самым сильным из нас и вообще знал, о чём просил, когда сказал: «Ударь».

Однако тем, что Буц оказался на земле, Лыков не успокоился. Приседая на колено, он хлёстко бил упавшего и пытающегося встать Буца то в грудь, то в голову, то в рёбра, то в голову, то в рёбра, то в живот.

Мы так засмотрелись на это, что не заметили, как поднялся водила и прыгнул Греху на плечи. Пока стаскивали водителя, поднялся и тот, кому я обещал ввернуть болт.

Но он-то уже был раненый, а мы совсем нет, поэтому спустя минуту я уже сидел у него на груди и орал:

— Ввернуть болт, сука? Я тебе обещал болт? Ввернуть?

Тот жмурился и пытался увильнуть лицом, когда я сгребал его щёки, глаза и нос в щепоть.

Потом мы ещё немного попинали Буца, а Грех произнёс для всех оставшихся речь, что они никто, а новое имя их — пыль и гнильё, но я до конца не дослушал и ушёл.

Когда уже расселись в своей «восьмёрке», Грех, тяжело дыша, поинтересовался у меня:

— Слушай, а чего ты за болт обещал этому типу, я не понял?

Я смолчал, ухмыляясь и отплёвываясь в окно.

— Не, братки, вы слышали? — переживал Грех, — «Болт, — кричит, — вверну! Давай, — кричит, — болт вверну!» Какой болт, что за беда… Что за болт-то?

Пацаны начали посмеиваться, пока ещё негромко.

— Вы вообще меня пугаете, товарищи мои, — сказал Грех, прикурив, — Лыков разговаривает как официант, этот с болтами своими…

Мы отъехали со стоянки и начали хохотать. Хохотали так, что Лыков остановил машину, выполз из неё и смеялся, упираясь обеими руками в капот.

— Что делаешь? — спросила Гланька в телефонной трубке.

Голос у неё был такой, словно она простыла и умеет только шёпотом.

— Ничего, — ответил я, трепыхнувшись.

Поискав глазами, где моя одежда — на всякий случай надо быть готовым к самым разным обстоятельствам, — и приметив брюки с рубашкой на кресле, а ботинки у дверей, я спросил:

— А ты?

Глаька не ответила, хотя было понятно, что она слышит меня.

— Хочешь, я приеду? — спросил я.

— Приезжай, — сказала.

Из подъезда я выходил с некоторыми мерами предосторожности — но больше для вида, забавляя самого себя, даже дурачась.

«Вот так и приходить погибель дуракам, — пытался себя напугать. — Им кажется, что всё в шутку вокруг, а тут сбегает сверху по лестнице дебил с пистолетом, бах в башку, бах, бах. Один глаз в одну сторону, другой выплеснули на ступеньку как сырое яйцо, челюсть наискось, кровь на целую лестничную площадку разлилась, хер ототрёшь…»

Всё это себе представил и с замечательной искренностью подумал: «…А я-то при чём тут?».

На улице незнакомых машин не было.