Восьмёрка - [14]

— Стуканут сейчас, — посмеялся Лыков. — А я уж думал, до утра придётся ждать, пока Буц домой не захочет…

Действительно, через три минуты появился тот самый, которому был обещан болт во лбу. Он поздоровался кое с кем из малолеток на ступеньках — всякий из них с очевидной гордостью вытягивал свою белую ладонь… кто-то в толпе малолеток заметно дрогнул плечом, шевельнул кистью, тоже желая поздороваться, но рукопожатием удостоили не всех.

Буцевский спустился к нашей «восьмёрке». Я, сидевший сзади в правом углу, вжался в кресло, чтоб меня не запасли раньше времени.

Лыков натянул капюшон на башку — была вероятность, что и его признают, — мы светились несколько раз, устраивая по мановению начальства в клубах облавы. Впрочем, в последнее время ни облав, ни зачисток по воровским хатам отчего-то не проводилось вовсе.

Буцевский, не нагибаясь, стукнул в стекло печаткой на пальце. Печатка изображала птичью голову с загнутым клювом.

Лыков приоткрыл окошко.

— Уберись отсюда, это наше место, — сказали Лыкову.

— Понял, сделаем, — ответил Лыков таким тенором, которого я сроду от него не слышал.

Буцевский легко вбежал по ступенькам и пропал в клубе.

— Лыков, ты что, официантом работал? — заржал Грех. — Где ты так наблатыкался шестерить? «Понял, сделаем!» Ты со мной тоже так всё время разговаривай. Ну-ка, сбегай за сигаретами!… Лыков! Не слышу?

Все посмеялись, и Лыков тоже.

Пока буцевский шёл в сторону клуба, Лыков завёл «восьмёрку», но спустя тридцать секунд выключил мотор.

Мы ещё покурили.

Малолетки на ступеньках уже в открытую разглядывали нас.

— Пойдём их разложим по ступеням, — предложил Грех, понемногу раздражаясь. — Чего они уставились?

— Остынь, — сказал Лыков. — Позже.

— Чё смотрим? Глаза выросли? — резко жестикулируя, бесился Грех на переднем сиденье, но стоявшие на ступенях не слышали его.

Тем временем вернулась машина Буца. Встав неподалёку, иномарка нам трижды коротко и сдержанно посигналила.

— Пойдём, — сказал Лыков, открывая дверь.

Выбравшись на воздух, мы спешно прошли вдоль ступеней клуба, в сторону полутёмного пустыря с левой стороны здания.

На пустыре, видные в свете фонаря, рыжий кот и тёмная кошка делали кошачью любовь.

Кошка урчала, кот был сосредоточен, как гвоздь. Кошка посмотрела на нас, кот даже не отвлёкся.

Грех хотел их разлучить ударом ботинка, но Шорох заступился:

— Не надо, слушай, — попросил он. — Им же, типа, хорошо, — и беззвучно присел рядом на корточки.

Лыков стоял на углу и смотрел, что там на стоянке.

— Что там на стоянке? — спросил я, тоже косясь на кошек.

— Машину мою пинают, ждут, когда заверещит, — посмеялся Лыков: сигналки у него не было.

— А сейчас? — спросил я, спустя минуту.

— А сейчас они пришли, — ответил Лыков с улыбкой.

Он посторонился и пропустил на пустырёк водилу, умевшего улыбаться затылком, всё того же буцевского пацанчика, которого я видел сегодня уже в третий раз, и его напарника.

— Чья там машина? — спросил, щурясь в полутьме, тот, кому я был должен за бычок. — Твоя? — угадал он Лыкова и резко взял его за шиворот.

Лыков тут же зарядил ему, я даже не заметил, какой рукой снизу. Сначала буцевский пацанчик не падал, и я только спустя секунду догадался почему: он держался за воротник. Лыков тихо разжал его пальцы, и только тогда буцевский безмолвно опал наземь.

Тем временем Грех далёким броском замечательно длинной руки выбил искру из надбровья водилы. Охнувший водила, клюнув раненой головой, попытался, явно ничего уже не соображая, идти в отмах, но Грех натурально скосил его таким же длинным и размашистым ударом ноги.

Всё это случилось так быстро, что когда третий собрался драться — он сам уже понял, как неудачно остался один с четверыми наедине.

Встав в боевую стойку, третий никак не мог выбрать, кого ему первым делом победить — Лыкова или Греха — я стоял чуть дальше, а Шорох как сидел возле кошек, так и сидел.

— Да ладно, хорош, — сказал ему Шорох, даже не поднимаясь, и только чуть задрав голову. — Постой спокойно, сейчас Буц придёт — разрулит незадачу.

Третий послушался и опустил руки, но дышал при этом так, словно только вынырнул из-под воды.

— Лучше даже сядь, а то фонарь загораживаешь, — попросил его Шорох.

Кошки у ног Шороха прекратили делать любовь, но не расстались, а просто недвижимо пристыли, выжидая.

— Вы с Северного района? — спросил третий буцевский, оглядывая нас. — Вы в курсе, что вы мир нарушили, парни? У Севрайона с Буцем мир, вы же знаете.

— Сядь, говорю, — попросил его Шорох ещё раз, уже с неприязнью.

Тот, подождав секунду, сел спиной к стене.

Грех тут же, вроде как по делу проходя мимо, резко и с огромным замахом зарядил ему тяжёлым ботинком прямо в зубы. Раздался отвратительный хруст — будто обломили подсохший, но крепкий сук.

— За своих надо заступаться! — посоветовал ему Грех, наклонив над упавшим своё туловище, доведённое, кстати говоря, железом и турником до некоторого уже, на мой вкус, безобразия.

Упавший делал резкие движения всем телом — так изгибается только что отвалившийся хвост у ящерицы. Поначалу парень явно был не в силах пожаловаться на своё самочувствие, но потом вдруг тошным голосом взвыл.