Восьмая нога бога - [13]

– Обычно мы сначала плывем вниз по течению, – объяснил мне Паанджа, – потом некоторое время просто держимся в воде на одном месте, а под конец, когда почувствуем, что дыхание восстановилось, а руки и ноги отдохнули, плывем назад, против течения.

Как ни крути, а купаться голышом в мутной воде главной реки королевства паучьего бога было не слишком приятно. Опасные неожиданности подстерегали на каждом шагу, о чем не давал забыть тревожный зуд в подошвах ног.

Но в конце концов я забыл и об этом. Роскошные зеленые берега обступили серебристый поток – несмотря ни на что, Хагия была прекрасна!

Вряд ли еще когда-либо доведется мне увидеть, чтобы столь потрясающей красоты местность служила сценой для такой уродливой и безобразной трагедии, которую совсем скоро суждено было разыграть здесь Смерти.

Непрерывное, упорное движение против течения оказалось непревзойденным средством не только тренировки тела, но и восстановления хорошего настроения и бодрости духа. Мы изо всех сил боролись с сопротивлением воды, расположившись на порядочном расстоянии друг от друга и втайне наслаждаясь своей задачей, как вдруг, к моему несказанному удивлению, Хранитель с выражением, подлаживая ритм стиха к своим движениям, продекламировал четверостишие из того самого листка, который я только что продал Паандже.

– Так ты… знал его раньше, добрый Фурстен?!

– Нет, хорошая память… но что это значит?.. Это вообще что-нибудь значит?.. Только не обижайся.

– Да нет, что ты!… Вполне понятно, что ты сомневаешься! Ведь я пришел, чтобы на этом заработать!.. Но я это не писал!… Я не знаю, что это значит… Но звучит, как угроза…

Дальше мы плыли в молчании. Никогда бы не поверил, что можно получать такое наслаждение от купания в водах реки, текущей по земле, которая, точно сырная голова дырками, изрыта норами ужасных созданий, завладевших прекрасной страной и ставших ее проклятием! Когда мы наконец выбрались на берег, то хохотали, словно зеленые юнцы, над какими-то идиотскими остротами, радуясь собственной силе, свежести и солнечным бликам на зеленых холмах. Каждый из нас нашел себе большой, гладкий, прогретый валун и устроился на нем. Солнце дождем золотых монет изливало на нас свет. И мне показалось, что это мгновение счастья содержит в себе некое предзнаменование. Если я выживу, то затеянное мною предприятие принесет мне много золота.

Но постепенно шутки стихли, молчание наше становилось все более напряженным, – начинал сказываться груз невысказанных вопросов. Наконец Паанджа произнес:

– Прочти нам его еще раз, дружище. Давайте послушаем эти строки снова.

И Фурстен снова прочел все стихотворение по памяти. Поначалу казалось, будто он стремится заставить его звучать с бурлескной торжественностью, спародировать полные угрозы строки, но голос его скоро посерьезнел.

Пусть А-Рак свои ткет сети,

Похищая души всех,

Кто живет на этом свете,

Жизни их кладя предел.

Пусть он рвет, и пусть он мечет,

Разлучая дух и плоть,

Час расплаты недалече,

И его судьба найдет.

Тки, А-Рак! Сплетай покрепче

Душ украденных шатер, —

Все равно не будет легче,

На расправу враг твой скор!

В мрачной мантии Убийца,

Глянь-ка, чем не молодец?

Крепок шелк чужих мучений,

Кровь ярка людских сердец!

Но смотри, чтоб одеяньем

Самому тебе не стать…

Наступившее затем молчание звенело вопросом: одеянием для кого? Поэтический фрагмент был для меня столь же туманен, как и для них, какие бы отблески старинных легенд ни вызывал он у меня в памяти и какие бы предположения по поводу них я ни строил.

– Было бы чистым безумием, – напрямик объявил Хранитель, – рассказывать об этих стихах божеству сегодня ночью и вообще демонстрировать какую бы то ни было связь между собой и этими явно угрожающими виршами.

– Не буду притворяться, старина, будто я знаю, как намерен поступить. Все зависит от того, зачем он призывает меня сегодня на Стадион. Если слухи уже распространились за границей и бог каким-то образом узнал о них, то тогда может оказаться опасной попытка скрыть их от него. Нужно все как следует взвесить.

Без сомнения, взвесить следовало. Что до меня, то пора было позаботиться о ночлеге и вообще осмотреться. Я встал и принялся натягивать куртку.

– Вы оказали мне такое гостеприимство, – обратился я к ним. – Купание было чистым наслаждением, и с моей стороны невежливо покидать вас так рано. Но вам двоим необходимо многое обсудить, а я хочу побродить немного по вашей очаровательной стране. Могу ли я снова навестить вас через два-три дня – узнать, что вам к тому времени станет известно о намерениях божества, – если, конечно, это удобно?

– Разумеется, Ниффт, мы будем рады снова увидеть тебя, – просиял Паанджа Пандагон. Фурстен Младший поклонился, как и подобает воспитанному человеку, однако взгляд его был куда более сдержанным. Первосвященник протянул мне крохотный лепесток пергамента. – Возьми мою карточку… если ты пойдешь с ней к Вескитту и Фоббу, в элегантную гостиницу недалеко от Биржевой улицы, тебя примут и обслужат как моего гостя.

Рукопожатие Хранителя было твердым, но вежливым. Недоверие все еще проглядывало в его взгляде, хотя уверенности, что меня есть в чем подозревать, поубавилось.