Восьмая линия - [9]

…Брюссель, дом инженера-эмигранта Пенякова. Ипатьев явился к нему за консультацией по части строительства алюминиевых заводов (Пеняков пытался затеять это еще в годы германской войны). Вместо консультации инженер сообщает загадочно: с вами хочет поговорить один молодой человек. Молодой человек тут же является и оказывается его средним сыном Николаем, сгинувшим в восемнадцатом году. Родственные объятия, однако, не удаются. Сын отвечает на вопросы сквозь зубы; сообщает, что в помощи не нуждается. Позднее в отель доставляют письмо, в котором Николай просит о нем забыть: он-де не желает знаться с теми, кто продался большевикам. Всегда был такой — нервный, порывистый, тянулся почему-то к аристократии. Еще одна зарубка на сердце. Старший, прапорщик, срезан шальной пулей на Виленском направлении, средний — жив, но руки не подает… Лишь год спустя, в Праге, Ипатьева настигает еще одно письмо Николая, уже закончившего в Брюсселе курс микробиологии. Сын молит о прощении, восхищается отцом, который делает именно то, чем надлежит заниматься каждому русскому: работает ради славы Отечества.

…Вырезка из французской газеты: доктор Николай Ипатьев, изобретатель вакцины от желтой лихорадки, трагически погиб при ее испытаниях в Габоне.

…Седая щеточка усов шевелится почти бесшумно. Здесь, в берлинском отеле, подслушивать некому, но Чичибабин говорит еле слышно. Сведения из очень надежного источника. Список на аресты уже составлен, очередность такая: Шпитальский, потом Камзолкин, Кравец, Фокин и вы, Владимир Николаевич. Я там тоже незабыт. Полно, Алексей Евгеньевич, сами же и распускают слухи, чтобы мы больше старались. А я вас уверяю, это не слухи, следите за очередью.

…Николай Орлов является в лабораторию после двухнедельного отсутствия. К нему кидаются — где пропадал, твои домашние с ума сходят. Орлов улыбается: "Как обычно, по святым местам ходил, привез всем вам игуменье благословение". Глаза у него, однако, бегают испуганно. Не проходит и получаса, как Орлов учиняет над своим многотерпеливым служителем Иваном такой солдафонский розыгрыш, что устыдились бы и в артиллерийской казарме. Зачем он это делает? Внимание отвлекает?

…Весна 29-го года. Ипатьев только что вернулся в Ленинград с заседания в Совнаркоме, где делили между отраслями энергию будущего Днепрогэса. Прибегает Петров и шепчет: "Арестован профессор Шпитальский". За что? Евгений Иванович, крупнейший знаток химии отравляющих веществ, славится честностью, щепетильностью. Младшему ипатьевскому сыну, к примеру, на экзамене в университете тройку влепил — невзирая на дружбу домами, на то, что Володю младенцем помнит… Ипатьев снова кидается на вокзал, в Москве бежит в Главхим, потом в Госплан. Отводят глаза, отделываются повседневным "там разберутся". И только Кржижановский признается: Шпитальского обвиняют в том, что три года назад на собрании актива в Большом театре хотел всех разом отравить, сам же показывал пузырек со страшным ядом, которого на всех хватит. Помилуйте, то же был пузырек с водой. Евгений Иванович его лишь для наглядности во время доклада предъявил, какие, мол, ужасные отравы бывают. Георгий Максимилианович, сам хорошо знакомый с каторгой, политесно отмалчивается. Так что же, и меня могут арестовать? О, вы, Владимир Николаевич, другое дело. Вы — как жена Цезаря — выше подозрений.

…Снова Орлов. Долговязая фигура с патетически вознесенными к небу руками. Услаждает лабораторию стихами

Северянина. Перед ним на столике потешная медная пушечка, заряжаемая настоящим порохом, а поверх — сосновой шишкой. Дачная игрушка, за которую, однако, тоже можно угодить куда следует. Неужели он не понимает? Или не хочет понимать? А при чем тут грузинский акцент?

…Алексей Евгеньевич провожает на лестницу. Шепот: "А очередь-то двигается"…Камзолкин, химик и плановик, один из главных составителей пятилетнего плана. Пятилетка еще не началась, а его — уже… Страхуются на случай провала плана?

Кошмары рассеялись только к Свердловску. Нашелся собеседник. В вагон подсел старинный знакомец, инженер с местного сернокислотного завода. Беседа, увы, не принесла облегчения. Через пару минут Ипатьев узнал самую свежую, еще не попавшую в газеты новость: арестован Кравец. Такой же честнейший, проверенный специалист, как Шпитальский и Камзолкин. И, конечно, тоже плановик, причастный к подготовке пятилетки. Похоже, очередь и в самом деле двигалась…

Последнюю ночь перед Москвой его донимало видение товарища Копылова, рабочего-тысячника, присланного на станцию Тихонова Пустынь для укрепления генеральной линии и организации колхоза. Ипатьев слышал его речь на этой станции, ближайшей к своему хутору, пока ждал поезда. Копылов разъяснял массам, что буржуазным спецам осталось пировать недолго. Наши партийцы уже переняли у них почти всю науку, и скоро эту сволочь можно будет вывести в расход. Удручала не столько сама речь (он не раз слышал подобное), сколько восторженный гогот, которым калужские мужики встречали забористые словечки приезжего. В особенности сравнение спецов с бычками, которых перед забоем не грех немножко откормить. Этим и занимался товарищ Копылов всю ночь: откармливал академика отрубями, а потом выводил его в расход; снова откармливал — и опять выводил…