Воскресшая жертва - [57]

Я быстро отдернула руку, встала и отошла от него. Я уклонялась от света лампы и, стоя в тени, дрожала.

Уолдо говорил мягко, как человек, разговаривающий с тенью.

— Ловкий удар, — сказал Уолдо, — ловкий удар разрушает быстро и безболезненно. — Его руки, насколько я помню, как будто показывали истинные размеры разрушения.

Он подошел ко мне, и я отпрянула в угол. Это было необычно. Я никогда не испытывала к моему блестящему и несчастному другу ничего, кроме уважения и нежности. Я заставляла себя думать об Уолдо по обязанности, я вспомнила о том длительном периоде времени, в течение которого мы были знакомы, и о его доброте. Я плохо себя чувствовала, мне было стыдно за мою истерику и за слабую уклончивость. Я заставляла себя держаться твердо, не отступать и приняла его объятия, как женщины принимают ласки мужчин, которым они не осмеливаются причинить боль. Я не сдавалась — я подчинялась. Я не смягчалась — я терпела.

— Ты моя, — сказал он, — ты моя любовь, ты принадлежишь мне.

На фоне его шепота я различила неясные звуки шагов. Уолдо прикоснулся губами к моим волосам, его голос звучал рядом с моим ухом. Кто-то три раза постучал в дверь, заскрежетал ключ в дверном замке, и его объятия разжались.

Марк медленно поднимался по лестнице, медленно открывал дверь. Я отшатнулась от Уолдо, поправила платье, а когда села, натянула подол юбки на колени.

— Он открывает дверь отмычкой, — сказал Уолдо.

— Дверной звонок был сигналом для убийцы, — сказал Марк. — Не хочу ей об этом напоминать.

— Как известно, манеры у палача отличные, — произнес Уолдо. — Предусмотрительно с вашей стороны сначала стучать в дверь.

Предупреждения Уолдо насторожили меня. Глядя на Марка его глазами, я заметила строгую, напряженную прямизну его плеч, старательно поддерживаемое равновесие тела, осторожную манеру двигаться. И не столько характер его движений, сколько выражение его лица говорили о том, что Уолдо был прав, когда говорил, что Марк оберегал себя. Он заметил мой любопытный взгляд и с вызовом посмотрел в мою сторону, как бы говоря, что может ответить испытующим взглядом на испытующий взгляд и беспощадно выставить напоказ взлелеянную мною слабость.

Он сел в кресло, обхватил тонкими пальцами подлокотники; казалось, он стал менее внимательным. Устал, подумала я и заметила красноватые пятнышки в глубоко посаженных глазах, напряженность узких скул. Но сразу же, призвав на память сигнал опасности, я отогнала от себя прилив глупой нежности. Куколки и дамочки, сказала я себе, все мы для него куколки и дамочки.

— Я хотел бы с вами поговорить, Лора, — сказал он и посмотрел на Уолдо, как будто веля мне выпроводить вторгшегося в квартиру гостя.

Уолдо как будто врос в кушетку. Марк поудобнее устроился в кресле, вынул трубку, показывая всем своим видом, что готов ждать.

Бесси шумно распахнула дверь кухни и громко приветствовала нас. Кто-то там, на Вашингтон-Хейтс, выцарапал у него лису в качестве подарка, говорила я себе и подумала, сколько же гордости и скольких усилий это ему стоило. Я смело посмотрела на него и произнесла:

— Вы пришли, чтобы арестовать меня?

Уолдо метнулся ко мне.

— Осторожно, Лора, все, что ты ему скажешь, может быть использовано против тебя.

— Как галантно ваши друзья защищают вас! — сказал Марк. — Разве Шелби не предупреждал вас вчера вечером о том же?

Я окаменела при упоминании имени Шелби. Марк тоже мог посмеяться надо мной за то, что я доверяла такому слабому человеку. Я вызывающе спросила:

— Ну и зачем же вы пришли сюда? Вы ездили в Уилтон? Что вы нашли в моем доме?

— Тс-с! — предупреждающе зашипел Уолдо.

— Не понимаю, как можно повредить делу, если я спрошу его, где он был.

— Вы сказали мне, что ничего не знали об убийстве, что не покупали газет и что радиоприемник в вашем доме был сломан. Это ваши слова, Лора?

— Мои, — ответила я.

— Первое, что я обнаружил, так это то, что ваш приемник в порядке.

Я вспыхнула.

— Но тогда он действительно не работал. Честное слово. Его, должно быть, уже починили. Я попросила ребят из электромастерской, что около железнодорожной станции и Норуоке, зайти ко мне и починить его. Я это сделала перед тем, как сесть в поезд. Я им дала свой ключ, это можно доказать.

Я так разволновалась, что почувствовала желание рвать, ломать, громко кричать. Своей намеренной неспешностью Марк, как я чувствовала, хотел довести сцену до истерической кульминации. Он рассказал, что проверил мои действия, начиная со времени моего предполагаемого (таковы были его слова) прибытия в Уилтон в пятницу вечером, и о том, что он не обнаружил ничего лучшего, чем предложенное мною хрупкое алиби.

Я начала говорить, но Уолдо приложил палец к губам.

— Ничего из того, что я обнаружил там, — сказал Марк, — не снимает обвинения против вас.

— Какое благочестие! Выглядит так, будто он отправился за уликами в пользу вашей невиновности, а не за доказательствами вашей вины. Поразительно великодушно для сотрудника сыскного бюро, правда?

— Моя работа состоит в том, чтобы собирать все улики, независимо от того, доказывают они вину или невиновность, — сказал Марк.

— Ну-ну, только не говорите мне, что вы предпочитаете невиновность. Мы ведь реалисты, Макферсон. Мы знаем, что ваш триумф в таком поразительном деле, как это, неизбежно принесет вам известность. Не пытайтесь уверить меня, дорогой мой, что вы позволите вместо себя раскланиваться перед публикой Преблу.