Воскресный день у бассейна в Кигали - [68]

16 апреля

Модест спросил меня, почему все тутси считают, что они лучше хуту, и мечтают стереть их с лица земли. Никто не верит, что я хуту. Я не знаю, что отвечать на эти глупые вопросы. Он сказал мне, что ему не нравится убивать, но у него нет выбора. Или он убьет врагов и их друзей, или они убьют его. Вот как у него все просто. Он боится умереть, поэтому убивает, убивает, чтобы жить. Сегодня он убил много людей, И, кажется, доволен своей работой. Он с дружками совершил налет на церковь Святого семейства. Несмотря на протесты священников, они уничтожили около тридцати предателей. Так он их называет. Он никогда не говорит «тутси». Модест спросил, идет ли у меня до сих пор кровь, я ответила да. Он не хочет дырку, из которой идет кровь. Мне так хотелось сказать ему, что у меня еще есть грудь, руки и рот, которые могли бы доставить ему столько же удовольствия, сколько и моя маленькая кровоточащая дырка. Я промолчала. Но знаю, что однажды скажу ему это. Я хочу получить удовольствие от смерти. Позже приходила его жена. Не такая уж она и злая. Она сказала, что ребенок не может здесь жить. У нее есть сестра, которая очень несчастна, потому что не может иметь детей, она и займется Эмеритой. Малышка ушла, перед этим поцеловав меня в щеку. Я прикасаюсь к своей щеке и вспоминаю о ней. У меня больше нет ни мужа, ни ребенка.

Посевы наши все разорены[55].

17 апреля

Воскресенье. Неделя, как я замужем. Кажется, по воскресеньям не убивают. В доме было полно родственников и друзей, они весело болтали. Я слышала, как соседи смеялись и переговаривались друг с другом из своих домов. Приходил Модест, немного растерянный. Его жена считает, что он влюблен в меня, но он хочет доказать ей, что это не так, да и некоторые ополченцы говорят, что он держит в своем доме шлюху-тутси и пользует ее один. Им он тоже должен доказать, что это не так. Он открыл дверь, и вошли все они, первой - его жена, подошла и плюнула мне в лицо. Они даже не попросили меня раздеться. Они знали, что я красивая, но их это не интересовало. Они пришли не смотреть, а иметь. Первый был жирный и в стельку пьяный. Он поднял меня одной рукой и положил на маленький стол так, чтобы у меня свисали ноги и он мог делать свое дело стоя, не склоняясь надо мной. «Они грязные, эти тутси. Надо их помыть». Он засунул бутылку пива мне в вагину, и все вокруг захохотали. На десятом я перестала считать. Я видела, что Модест смотрит на меня. Никто не снял штанов, никто не прикоснулся ко мне, зато все таращились, пока пыхтели надо мной, напрягались и кончали. Последним подошел Модест. Он не смог возбудиться. Над ним все смеялись. Я устала, и теперь я точно знаю, что умру.

18 апреля

Модест пришел с чашкой кофе и кусочком хлеба. Он извинился, сказал, что я должна его понять. Если бы он меня не отдал, со мной поступили бы гораздо хуже. Он спас мне жизнь и хочет, чтобы я была ему признательна. Хуже? Да, например, они могли отрезать мне грудь мачете, раскроить череп, отрезать руки и оставить подыхать, как это делали со всеми остальными. Как он делал со всеми остальными, со всеми врагами. Я осталась жива, и он хочет, чтобы я его поблагодарила. Через несколько дней все тутси будут мертвы. Тогда я ему сказала, что я мертвее любого трупа, что я чувствую, как из моих внутренностей, через все поры моего тела струится запах смерти. Наверное, я говорила слишком громко, - он ударил меня.

Знай, благое грядущее: вытекший глаз - это я,

И разверстый живот, и лохмотья кровавого мяса -

Это я. Я - червями кишащая масса[56].

19 апреля 

Я уже по земле не хожу, я в земле, я лежу,

Я в могиле[57].

Бернар, с тобой я говорю и представляю, как ты меня слушаешь. Я знаю, что ты не сердишься на меня за то, что я искала удовольствие в боли. Но у меня не получается вести их теми дорогами, которые ты мне открыл. Они меня не понимают. Мы с ними говорим на разных языках. Мы живем на разных планетах. Я знаю, они убьют меня, когда я провоняю тухлятиной от всех этих грязных членов. Если мне не дано испытать никакого удовольствия от медленно приближающейся смерти, то лучше уж выбежать на солнце и умереть от одного удара мачете. Через несколько минут я уйду из этого дома с этой тетрадкой и Элюаром, свободная как никогда, потому что теперь, Бернар, я мертва.

Нам не дано состариться вдвоем.

Вот день

Ненужный: время

Стало лишним'.

Любовь моя легка, но в муках тяжесть есть…

Жантий вышла из клетушки, в которой была заперта, и обнаружила, что дом пуст.

Пройдя несколько минут по кварталу Содома, где жил Модест, она увидела заграждение, которое охраняли несколько смеющихся ополченцев. У нее не было сил идти дальше. Она села прямо посреди грунтовой дороги, потом легла, задрала платье и раздвинула ноги, приготовившись к последнему унижению. Тут она и умрет. Но у этой Жантий ничего не осталось от былой красоты, которая еще десять дней назад сводила мужчин с ума. Теперь она скорее походила на распухшую тушу животного. К ней подошли два ополченца и посмотрели на нее с отвращением. Самый молодой, ему было не больше шестнадцати, наклонился и разорвал сорочку, потом содрал с нее бюстгальтер. Только ее грудь и уцелела, она - единственное, что осталось от былой красоты. Крепкая и острая, она словно бросала вызов, одним своим видом выражала немой укор. Молодой парень нанес два быстрых удара мачете, и грудь Жантий распалась, как спелые гранаты. Они Оттащили ее и бросили на обочине дороги. Мать Эмериты, чей публичный дом находился в нескольких метрах от этого места и все еще работал, услышала предсмертный крики Жантий в высокой траве и отнесла ее в одну из комнатушек с зелеными стенами. В другой Комнате у хозяйки заведения прятался доктор Жан-Мари, который с теплотой и уважением занимался всеми девушками квартала. Это был порядочный тутси. С помощью немногих оставшихся у него перевязочных материалов и обычных ниток он попытался залатать раны, но сказал, что Жантий осталось жить совсем немного. Ее знобило, ужасный кашель сотрясал все ее тело, а у него остался только aспирин. Мать Эмериты прочла имя Валькура на белом листе в «Собрании сочинений» Элюара, вырвала его, положила в конверт и отправила одного из молодых ополченцев с поста за Виктором, другом Валькypa. Жантий и Виктор долго беседовали, и она передала ему розовую тетрадь. Он встал на колени, долго молился у изголовья молодой женщины и вернулся в «Тысячу холмов». Жантий умерла.