Восковые фигуры - [36]

Захаркин, совершенно сбитый с толку, шагнул вперед, как лунатик. В голове все перепуталось. Его, однако, хватило на то, чтобы выдавить из себя имя и фамилию. Если это не видение, так что же тогда? Но едва лишь пальцы ощутили шелковистую мягкость кожи, влажную теплоту все еще напряженного тела, едва только он понял, что перед ним человек, а не призрак, привидевшийся с перепою, как все стало на свое место. Захаркин вспомнил, кто он такой и что от него требуется. Крепость не нужно было брать штурмом, золотые ворота распахнулись сами собой, и, недолго думая, он ринулся в открытую брешь. Но не тут-то было! Его остановило легкое движение руки — жест, каким преграждают путь расшалившемуся ребенку. Он вдруг понял со всей ясностью: эта женщина недостижима для него, как звезда. И то, что она пришла к нему, ровным счетом ничего не значит. Леня осязал под руками гибкое молодое тело, но оно не давалось, ускользало из рук, словно во сне. Захаркиным овладело злое отчаяние. Все ясно: просто надсмеялась, дурочку из себя строила! А силой взять не мог и попытки своей больше не повторял, слишком велико было между ними расстояние, не физическое, а какое-то другое, преодолеть которое было ему не дано. Уилла между тем с любопытством рассматривала Захаркина. Голову чуть откинула, и волосы _fчерной волной пролились на обнаженные плечи. Высокий и чистый лоб, тонкий излом бровей, нежный овал лица, в чертах которого читалось спокойное, умное превосходство.

Взгляд ее, один только взгляд вызывал бешеное сердцебиение и муку. Но его спокойная сила обезоруживала и отдаляла. Уилла стояла перед Захаркиным юная и прекрасная, как богиня. Грубое волнение Захаркина, его суетливая страсть, не вызывали у нее ничего, кроме снисходительной доброты, к которой примешивалась некоторая доля чисто женского любопытства. Забастовщик, сотрясаемый дрожью, стучал зубами.

— Захаркин, не суетитесь! — сказала Уилла с мягкой укоризной. — Вы хороший и добрый человек, и я рада, что не ошиблась, избрав для первого знакомства именно вас. Среди людей вашего времени я не знаю еще почти никого, но общее впечатление, хотя оно и успело уже сложиться, нуждается все же в проверке. Поэтому, вы понимаете, мне приходится находить какие-то способы… — Уилла сделала извиняющийся жест. — Только вам следует лучше себя знать и следовать пониманию своих достоинств, а не своих недостатков. Разве любовь начинается так грубо и торопливо? Тот, кто слишком спешит, теряет больше, чем находит.

— Уилла, люблю тебя! — вдруг заныл Захаркин, сотрясаясь, как в ознобе. — Люблю и обожаю! — Тут он рухнул на колени и начал отбивать поклоны, стукаясь лбом о скрипучий паркет. Дерево трещало под мощными ударами, но Захаркин не чувствовал боли: перед ним было существо высшего порядка, и он проникся мистической верой в сверхъестественное — то, что испытывали, должно быть, наши первобытные предки перед своими идолами.

— Богиня, снизойди, уважь! — подвывал забастовщик, делая попытку облобызать босую ногу красавицы и снова стукаясь лбом. Он совсем одурел. Уилла не на шутку встревожилась.

— Захаркин, опомнитесь! — крикнула она повелительно. — Так можно получить сотрясение мозга! Встаньте же наконец, я хочу вам кое-что сообщить.

Едва ли Захаркин ее слышал, ибо все еще находился в состоянии любовного транса и плохо соображал, что ему говорят. Но челобитье, похоже, пошло ему на пользу, в голове сдвинулся какой-то пласт, и оттуда забил мощный поэтический фонтан, ибо Захаркин заговорил вдруг пятистопным ямбом, как Васисуалий Лоханкин.

— Люблю тебя, люблю и обожаю! — взывал несчастный поклонник. — Со мной, прошу, останься навсегда! Я не хочу жениться на Тамаре. Жилплощадь в коммуналке мы с тобой сменяем на отдельную квартиру…

Уилла была крайне озадачена, так как не понимала, что он плетет. В недоумении пожала плечами.

— Ну и не женитесь, кто вас заставляет! Что за странные люди, — пробормотала Уилла, — всё у них с каким-то двойным дном, невозможно добраться до сути! Говорят не то, что думают, делают не то, что говорят! Шарахаются от истины, вместо того чтобы обращать ее себе на пользу. Да, я не ошиблась, избрав этот путь, — вслух произнесла Уилла как бы в ответ на занимавшие ее мысли: — Он не верит в мою правоту! Но я докажу, докажу! Обязана доказать!

Страстный шепот забастовщика вернул ее к действительности.

— Люби меня, как я тебя! — шептал Захаркин, снова падая ниц. — Он шаркал коленками по грязному полу и простирал руки в любовном томлении, как провинциальный актер.

Уилла рассмеялась, глядя на эту картину.

«А почему бы и нет? Иллюзии порой не менее прекрасны, чем сама жизнь. Почему бы не подарить человеку иллюзии, ведь они так дешево стоят!» И вмиг превратилась в ту самую веселую и озорную девчонку фабричного пошиба, что недавно Дурачилась и баловалась с зеркальцем на балконе, стреляя в Захаркина солнечным зайчиком.

Леня почувствовал, что преграда пала. Но как это было ни на что не похоже! Будто он очутился в иной, незнакомой жизни. Тени разноцветных огней носились вокруг в неистовом хороводе, пока не обрушилась на него вся охваченная пожаром Вселенная. И в этом пожаре сгорело все, что воспламенялось быстро и легко… Прохлада коснулась лица. Губы еще пили сладость освежающего напитка, тело возвращалось в обычное состояние, и в этот момент он почувствовал на зубах какую-то дрянь и с досадой выплюнул разжеванное куриное перо. Подушка была разорвана, и оттуда что-то неприлично вылезало. Простыня цвета прелой соломы надвинулась на голову и мешала видеть ту, что он еще держал в объятиях, — Захаркин отшвырнул грязную тряпку, впервые, пожалуй, устыдившись своей неряшливой холостяцкой неустроенности. Он не хотел отпускать свою прекрасную гостью, сжимал все крепче, пока не почувствовал упорное сопротивление: старенькая деревянная кушетка еще могла постоять за себя. Захаркин обнимал собственное ложе. Уилла исчезла. В воздухе стоял тонкий и нежный аромат незнакомых духов… Было чего-то до боли жаль. Но он не испытывал разочарования. Наоборот, жизнь повернулась новой своей стороной. Блаженное чувство сопричастности к иному, высшему миру заслонило чувство минутной досады. О Тамаре он больше не вспоминал.