Восковое яблоко - [15]

— Я не был неосторожен, — возразил я. Но его вопросы сбивали меня с толку. Я постарался сообразить, какова была бы моя реакция, если бы это действительно был несчастный случай. Разозлился бы я на себя, если бы просто оступился? Наверное, да, это было бы естественно. Но я бы не чувствовал себя виноватым. Но что же еще сказать, кроме того, что я не был неосторожен? Запинаясь, я промямлил: — Это был несчастный случай.

Он улыбнулся широкой улыбкой, которая заставила меня подумать о дрессировщике, который только что сумел заставить довольно бестолкового пса перевернуться по его команде.

— Очень хорошо, Тобин. Вы, конечно, понимаете, почему я задал этот вопрос.

Я не понимал и, очевидно, выглядел довольно озадаченным.

— Из-за вашей истории, — напомнил он, немного нахмурившись. — Разве не всепоглощающее чувство вины привело вас в «Риво-Хилл»?

И я вспомнил ту легенду, которую мы приготовили с доктором Камероном. Согласно этой легенде, я считал, что на мне лежит ответственность за смерть коллеги, — на самом деле так оно и было, — и не мог больше вести нормальный образ жизни из-за ощущения собственной вины. (Во многих отношениях легенда была слишком близка к правде, и это вызывало у меня беспокойство, но доктор Камерон уверил меня в том, что гораздо легче вести себя в соответствии со своими истинными чувствами, чем, например, притворяться склонным к самоубийству трансвеститом или неуправляемым шизофреником.) Поэтому я сказал:

— Я это уже преодолел. Поэтому меня и выпустили из «Риво-Хилл».

— Рад видеть, что они не ошиблись. Поскольку вы новичок, не хотите ли поведать остальным вашу историю — как вы оказались в «Риво-Хилл» и все прочее?

Этот вопрос требовал подробного ответа, с ним я бы не справился. Сначала подделку разглядел бы доктор Фредерикс, а потом и некоторые другие почуяли бы что-то неладное. Душевнобольные наверняка способны распознать, кто среди них настоящий, а кто нет, а потому мне следует держать язык за зубами.

— Лучше не сегодня, доктор. Я только что приехал, потом этот несчастный случай, я еще неважно себя чувствую.

Он нахмурился и посмотрел на меня более внимательно. Я понял, что взял фальшивую ноту. Концепция групповой терапии строится на том, что душевнобольные с удовольствием описывают свои симптомы, подобно тому, как это делают люди, страдающие физическими недугами. Прийти на занятие, не испытывая желания рассказать о себе, было не совсем в характере больного человека, но это все-таки было меньшим злом по сравнению с тем, каких дров я бы наломал, если бы стал рассказывать выдуманную историю болезни.

— Тогда почему вы решили сегодня присоединиться к нам? — спросил Фредерикс.

Конечно, после того, что я сказал, у него обязательно должен был возникнуть этот вопрос.

— Думаю, мне хотелось, чтобы вокруг были люди. Мне было неприятно оставаться одному.

До сих пор остальные пациенты просто наблюдали за доктором и мною, переводя взгляд с одного на другого в зависимости от того, кто говорил, и не вступая в разговор. Напротив меня сидела толстушка Молли Швейцлер. Она посмотрела на меня почти свирепо и, словно бросая мне вызов, спросила:

— Над вами кто-нибудь смеялся?

Я взглянул на нее, не поняв сути вопроса, но в душе радуясь, что разговор получил какое-то другое направление.

— Смеялся?

— Когда вы упали, — пояснила она.

— Когда я упал, там никого не было. А все, кого я видел после этого, были очень добры ко мне. Никто не смеялся.

Доктор Фредерикс, слава Богу, почуял новый след и устремился по нему:

— Почему кто-то должен смеяться над человеком, сломавшим руку?

— Но ведь они же смеялись надо мной и Роуз, когда на нас упал стол. — Молли снова повернулась ко мне. — Это случилось около месяца назад, у меня на ногах до сих пор синяки.

— Молли, — возразил ей доктор Фредерикс, — когда выяснилось, насколько серьезно обстоит дело, никто больше не смеялся.

— Нет, сначала они вволю повеселились, а потом уж подошли посмотреть, в порядке ли мы с Роуз.

Доктор Фредерикс стал преследовать новую жертву, а я с облегчением откинулся на спинку стула и вышел из игры.

Обиду Молли Швейцлер, над которой смеялись, когда ей было больно, конечно, было легко понять. Такая толстуха, как Молли, наверняка частенько подвергалась грубым и жестоким насмешкам, переедая, Молли причиняла себе вред куда больший, чем тот, что причинил ей упавший стол. Обида ее на людей, которые расхохотались, когда затрещал тот злополучный стол, имела в действительности гораздо более глубокие корни. Молли была обижена на всех, кто потешался над ней в течение всей ее жизни, и злилась на себя за то, что никогда ничего не предпринимала, чтобы пресечь эти насмешки и оскорбления. Она никогда не огрызалась, никогда не выступала в защиту своего достоинства и потому испытывала теперь разочарование, которое бывает у спортсмена, который хочет доказать, что он еще на что-то способен, когда последний раунд уже проигран.

И все-таки, хотя Молли не правильно объясняла причину своего гнева, тема оказалась интересной для всей группы и вызвала дискуссию, которая вскоре перекинулась на другую женщину, Дорис Брейди, которую я видел впервые. Эта молодая особа страдала от психического недуга, имевшего совсем недавнее происхождение, — эта болезнь называется культурным шоком. В возрасте двадцати семи лет, после того как распался ее брак, длившийся пять лет и оказавшийся бездетным, Дорис вступила в «Корпус мира», и ее направили в одну из наиболее отсталых и бедных стран Африки, которая не так давно появилась на карте. Там она должна была стать учителем в обществе, которое настолько отличалось от всего того, что она знала раньше, что ее разум не смог этого вместить. Такое случается нечасто, и люди из «Корпуса мира» стараются заранее отсеивать тех, с кем это может произойти, чтобы уберечь их от горьких и ужасных переживаний. Дорис Брейди внезапно поняла, что находится меж двух культур, ни одну из которых она не может считать жизнеспособной. Ценности и представления о жизни, с которыми она выросла, были сметены реальностью африканской деревни, в которую ее послали, но ценности и представления этой деревни тоже оказались слишком чуждыми ее разуму. Существование без каких-то основополагающих жизненных принципов, дающих чувство безопасности, для большинства людей невыносимо. Среди этого большинства оказалась и Дорис Брейди. Из того, что она сейчас говорила, было ясно, что врачи больницы, в которой она провела последние три года, сделали все возможное для того, чтобы возродить ее веру в устои, с которыми мы живем в Соединенных Штатах.