Восхождение - [4]

Почти совершенно пустой вагон пах мочой и зиял разбитыми по давней российской традиции стеклами. От окон неприятно тянуло прохладным ветерком и Сашка был вынужден сесть подальше, оказавшись на одной лавке с благообразным седым монахом в черной рясе, опиравшимся на красивый резной посох. От нечего делать Сашка украдкой рассматривал большой серебряный крест, резкие черты лица и невероятные светло-голубые глаза старика.

Погруженный, как казалось, в свои мысли старик не замечал пялящегося на него пацана и лишь мерно покачивался в такт вагону. Сашка, естественно, много раз видел церковников. И в торжественных парчовых одеяниях, и вот как этот, во всем черном. Но было у монаха нечто такое, что резко отличало его от других. Сашка попытался ухватить мелькнувшую на периферии сознания мысль и через секунду понял. Старик, по сравнению с другими людьми, выглядел так же, как выглядит бронетранспортер рядом с обыкновенной машиной. Спокойствие, уверенность и полное пренебрежение тем, что казалось важным остальному человечеству. Из знакомых Александру людей так выглядели отец, его старший брат — дядя Володя и Наставник.

Додумать мысль он не успел. Двери в вагон резко открылись, и в поле зрения Сашки нарисовалась четверка босяков интернациональной наружности. Без лишних слов они принялись потрошить сумки пассажиров, затыкая вопли глухими зуботычинами.

До них с монахом оставалось лишь пара метров, когда бандиты взялись за ехавшую рядом семью. Отец с мамой и маленьким сыном.

Почему-то для Сашки было особенно нестерпимо именно то, что маленький, лет восьми мальчишка будет свидетелем унижения мамы и папы.

Он встал и, пересиливая шум, громко сказал:

— А теперь повернулись и ушли.

Он не знал, что говорят в таких случаях. Эту тему сэнсэй как-то не раскрывал. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.

Бандиты сразу оставили в покое семью и, скалясь щербатыми зубами, подошли поближе.

— А ты у нас типа Брюс Ли? — произнес низкорослый бандит в мятом пиджаке и украшенный такой же несвежей кепкой.

Двое уже глумливо поигрывали ножичками, а четвертый, из-за узости прохода вынужденный стоять в арьергарде, доставал из сумки бейсбольную биту. Но несмотря на внушительные габариты и огромные кулаки, его опасность Сашке не показалась значительной. Глаза у босяка были абсолютно тупыми, а движения выглядели заторможенными.

— Не, братва. Мы не будем его резать, — продолжал выкобениваться коротышка. — Мы его сейчас прямо здесь разложим и попользуем. А? Кто желает маленькую мальчишескую попку?

Это было уже слишком для пацана, только что оставшегося с миром один на один. Он поймал момент, когда коротышку качнуло вперед, и, используя ручку на сиденье как опору, сдвинул тело вперед и влево, а прятавшаяся до этого момента правая рука с ножом метнулась к горлу коротышки.

Молниеносный удар подельники не заметили. И лишь тогда, когда коротышка, зажавший рану обеими руками, булькнул что-то невнятное и упал им под ноги, в ужасе отшатнулись. А Саньке было уже все фиолетово. Он был готов сражаться хоть с армией бандитов. Легко балансируя на кончиках ног, он стоял в боевой стойке, ожидая продолжения.

И оно последовало. Хотя и не так, как предполагал Санька.

Стоило одному из бандитов выдернуть из-под полы ствол, как из-за спины что-то свистнуло, и башку бандита просто снесло ударом посоха.

Парень еще не успел удивиться, когда старик, сделав совершенно невероятное для его возраста движение, перескочил через барьер, образованный спинками сидений, и двумя точными ударами выскочившего из посоха лезвия прикончил остальных бандитов.

Все это заняло у старика едва ли больше секунды. Он деловито обтер лезвие кепкой одного из убитых, крутанул навершие посоха, и с металлическим щелчком сталь скрылась внутри.

— Спасибо, — услышал, словно со стороны, Сашка свой голос.

И, как будто из него вынули все кости, мешком осел на сиденье.

Сашку не просто мутило… Его выворачивало, словно он нажрался шаурмы на захолустном вокзале.

— Ничего, — с улыбкой ответил монах, устраиваясь напротив. — Еще соберешь грехов…

Внезапно он прищурился и, внимательно посмотрев Сашке в глаза, произнес:

— Ох, ты ж. — И волоком перетащил его в самый конец быстро пустеющего вагона. — А ну, держи. — И ловко скинув с головы цепь креста, сунул его Сашке в руки.

— Не молчи, — теребил монах Саньку. — Повторяй за мной: Господи, да прости прегрешения наши и ворогов побитых упокой…

Поначалу, не понимая ни слова из тех, что произносил его ворочающийся с трудом язык, Сашка словно входил в транс. Только этот был наполнен не жесткой концентрацией боя, а мягкой, словно лесной родничок, солнечной влагой.

Отошли куда-то прочь проблемы и горести, а было только ощущение теплого солнечного шарика в груди.

Он открыл глаза. Крест в его руке светился мягким желтым светом и слегка пульсировал в ритме биения сердца, словно живой. Он поднял глаза и встретился взглядом с совершенно ошалевшим, истово крестящимся монахом.

— Удивил ты меня, отрок, — произнес монах после того, как крест вернулся на свое место. — А ты кто вообще таков? Из каких будешь? — И, перехватывая взгляд Саньки, оглядывавшего «поле боя», добавил: — Об этом не беспокойся. Милиции ни на этом, ни на следующем перегоне нет. А иначе как бы они тут промышляли?