Восхождение на театральный Эверест - [28]

Прошло некоторое время, и создатели инсценировки почувствовали, что надо чуть-чуть изменить и доработать концовку спектакля. Михаил звонит Быкову, а тот с ходу: «Ну, приходи ко мне домой». А он жил на улице Танковой в доме, который почему-то прозвали «Брестской крепостью». В квартире чисто, уютно, красиво. Стали угощать. Потом Василий Владимирович спрашивает: «Ну, говори, что тебе надо?» Михаил изложил новый вариант концовки спектакля. Быков тут же взял карандаш, что-то подправил, потом на отдельном листочке написал всего три-четыре предложения, подписался. Создателям инсценировки это понравилось, и они включили все авторские правки в спектакль. В таком виде пьеса по повести Василя Быкова «Пойти и не вернуться» живет и по сей день.

Еще в Бресте Михаил прочитал в журнале «Наш современник» новую повесть Валентина Распутина «Последний срок», и у него сразу екнуло сердце: «Так это же о моей родне». Решил инсценировать ее для сцены. Но как-то все было недосуг. И только почти через десять лет ему удалось осуществить свою идею, которую поддержал худрук театра Борис Иванович Луценко. Во МХАТе инсценировка уже была, но Михаил написал свою. Спектакль был включен в репертуарный план, и режиссер-постановщик Михаил Ковальчик полетел в Иркутск, чтобы встретиться с автором, получить его разрешение и собрать этнографические сведения, материал о быте жителей Сибири для пущей достоверности спектакля. В самолете готовился встретить этакого сноба: как же, ведь уже знаменитость, его запоем читал весь Советский Союз. А Михаила встретил на своей «Волге» — скромнейший, очень застенчивый человек с глазами как вишни, и поселил в гостинице «Ангара». На следующий день он пригласил гостя к себе домой. Михаил летел с матерчатым чемоданчиком, где были рукопись, традиционная соломенная кукла в подарок и наш знаменитый штоф с белорусским бальзамом. Но в дороге бутылка разбилась и все бумаги промокли. Валентин Григорьевич добродушно улыбнулся: «Ну, раз белорусский бальзам скрепил сибирскую пьесу, значит, получится что-то удивительно мощное». Потом они на барже по Байкалу переправились на другой берег: почти через то самое место, где утонул драматург, прозаик, сценарист иркутянин Александр Вампилов. Жили в маленькой таежной деревеньке, откуда родом почти все герои этой трогательной повести. Сколько было разговоров, впечатлений! Неделя пребывания в родных краях писателя — это просто сказка. Пришлось окунуться в совсем иной мир. Все было необычно — и уклад деревенской жизни, и традиции, и характеры людей. Удивил и сам Распутин. Он не любил писать ручкой: у него наготове всегда был карандаш с твердым грифелем. Тайно коллекционировал колокольчики и прятал их в закрытом шкафу. Сам умело делал тыквенный пирог. Он оказался на редкость гостеприимным хозяином и приятным собеседником. Инсценировку одобрил: «Да, это моя повесть, ничего лишнего здесь не вижу». Хотя Михаилу пришлось дописывать некоторые диалоги, переставлять местами сцены и подстраивать текст под реальные театральные возможности. Это была хорошая проза. Поэтому она не сковывала фантазию постановщика, не загоняла его в «прокрустово ложе». Он месил свое сценическое «тесто» на свой вкус, но с любовью к оригиналу писателя, полностью разделяя его жизненное кредо. Это и подкупило Валентина Распутина. Потом эти два творческих человека долго переписывались.

Спектакль получился жизненным. Председателем приемной комиссии был Андрей Макаёнок, который разволновался почти до слез. И все восхищался: «Ах, как зрело. Просто не по годам зрело». А потом объявил: «Сегодня у нас в Белоруссии родился интересный режиссер».

После восторженной премьеры Борис Бурьян в газете «Вечерний Минск» писал: «Частный случай вроде бы, и масштабы его не так велики: эка невидаль — смерть старухи. А задевает, трогает за живое спектакль. Скорее всего, М. Ковальчик. сосредоточился на цели — надоумить неназойливо зрителя, пробудить в нем прилив совести. Безразлично наблюдающих историю «из деревенской жизни» в театре нет. И это главное достоинство спектакля». А когда театр гастролировал по России, местные газеты взахлеб забрасывали их комплиментами, как зрители сцену после каждого спектакля цветами. В городе Горьком (ныне Нижний Новгород) газета «Волжская заря» заметила: «Обычно мы поругиваем авторов инсценировок за произвольность выбора текста для переноса на сцену. Но этого упрека не сделаешь театру, в недрах которого родилась сценическая редакция произведения. Она органична, естественна. Не видно ни «швов», ни «пробелов». Бесспорно, это еще и следствие точно направленной режиссуры М. С. Ковальчика. И без преувеличения — превосходного актерского исполнения».

Как-то неожиданно отозвался Эмиль Брагинский: «Дорогой Михаил Станиславович! Вы совсем исчезли. Быть может, заинтересует сообщение, что у меня появилась новая комедия по имени “Комната”, сугубо женская. В Москве ее репетирует Павел Хомский в театре Моссовета с Ириной Муравьевой в главной роли. Но звоните, независимо от “Комнаты”». Михаил постоянно следил за драматургическими новинками. Конечно, новая работа драматурга дух захватывала: обычный рабочий кабинет, а там страсти-морда- сти просто зашкаливали, да еще должны были звучать не только современные песни, но и песни тридцатых годов. Но режиссер уже готовил к сдаче спектакль Брагинского и Рязанова «Аморальная история», с участием народного артиста БССР Юрия Сидорова. Музыку к спектаклю написал композитор Эдуард Ханок, а танцы поставила Валентина Гаевая. Довольный драматург потом все спрашивал: «Как там «Аморальная.» живет? Гончаров в Москве только еще выпустит в конце апреля». И очень огорчился: «Жаль, конечно, что вам не пришлась по душе моя «Игра воображения». Я ее уже видел в Таллине и Владимире, идет хорошо. В Москве репетирует Ланской. Так потихоньку разбегается по стране. Играют уже Саратов, Горький и т. д. Видели ли вы «Гараж»?.. Искренне Ваш Эм. Брагинский». Вообще-то, не один Брагинский предлагал Михаилу пьесы. Приходили весточки из разных мест огромной страны. Главный режиссер Тбилисского государственного армянского драматического театра имени Г. С. Шаумяна Роман Чалтыкян в своем письме сначала вспомнил их дружескую московскую «одиссею» 80-го года, а потом предложил: «Дорогой Михаил Станиславович!.. Посылаю вам пьесу моего друга М. Берадзе. Я поставил ее у нас, и она пошла с большим успехом. Думаю, что вам она покажется интересной.»