Восхождение на театральный Эверест - [14]

И спектакль действительно получился. Саша Мороз хорошо сыграл командира партизанского отряда, а Коля Тихон — юного Степку Толкача. На кафедре решили, что высокие оценки за эту постановку могут пойти выпускникам в зачет государственного экзамена по актерскому мастерству, но ректор Владимир Захаров, бывший полковник, оказался чересчур осторожным и от греха подальше собственноручно исключил дольно громкий студенческий спектакль из экзаменационного зачета. Михаилу при встрече говорил: «Не надо нам неприятностей. И тебе тоже. Сделал свою работу отлично, ну и на здоровье». Пришлось на курсе делать еще один преддипломный спектакль.

В те времена многие студенты Театрально-художественного института на каникулах ездили в Москву и Ленинград набираться ума-разума в столичных театрах. Михаил впервые ступил на московскую землю уже летом 1967 года. На улице Земляной Вал нашел ту знаменитую «Таганку», театральное эхо о которой дошло и до белорусского края. Как появилось такое название? Таган — холм, вершина горы. Очевидно, Таганский холм и есть одна из семи легендарных московских возвышенностей. А еще таганами называли подставки для котлов, которые выделывали ремесленники местной слободы со времен татарского владычества. В драматическом Театре на Таганке — театре Юрия Любимова, он посмотрел все спектакли, которые шли в короткие дни его пребывания, — «Жизнь Галилея» Брехта, «Г амлет» Шекспира, «Пугачев» Есенина, «Послушайте!» Маяковского. Помечал себе все интересные мизансцены, детали оформления, образные сцены и даже странное поведение Любимова, который иногда во время спектакля сидел в зале, а иногда ходил по балкону и трехцветным фонариком подавал знаки артистам: делал какие- то подсказки актерам и поддерживал ритм и динамику их действий на сцене. А уже в Минске пришло осознание, что Любимов обладает высоким чувством композиции, умеет статику поэтического эпизода перевести в настоящее действие, причем даже там, где это действие и не просматривается, так лихо и мастерски сталкивает на сцене контрасты и, словно одаренный музыкант, слышит эмоциональное состояние зрителя.

После Театра на Таганке он обычно спешил то на Театральную площадь в Центральный детский театр, то в Театр на Малой Бронной, чтобы посмотреть спектакли нового реформатора сценического действия Анатолия Эфроса, убежденного сторонника К. С. Станиславского. В его наследии Анатолий Васильевич считал наиболее актуальной для современности «линию интуиции и чувства». Он тогда смело ввязался в неравный бой за честь и достоинство своего кумира с непререкаемыми в то время корифеями сцены Николаем Охлопковым и Борисом Равенских, которые попытались его наследие забросить на дальнюю полку кладовки театральной истории, как устаревшее и немодное. Эфрос не только опубликовал разгромную статью, где вывернул наизнанку «фальшивую театральщину» этих мэтров с их помпезным, липовым, мертвым искусством, но и в считанные годы сумел превратить забытый зрителями ЦДТ в один из самых интересных и популярных театров столицы. В его театре начал свою карьеру выпускник Школы-студии МХАТ Олег Ефремов. С его театра еще до прихода Товстоногова в БДТ и создания «Современника» началось возрождение российского театра. Поэтому начинающим белорусским режиссерам у Анатолия Эфроса было чему поучиться.

В очередные летние каникулы белорусские студенты сперва почтили вниманием театр «Современник», а потом Театр имени Владимира Маяковского. «Современник» был интересен тем, что там работал его создатель и творческий вдохновитель Олег Ефремов, возрождавший традиции «театра Станиславского» с художественными и, главное, этическими идеалами. Родился театр, как утверждал известный театровед Сергей Владимиров, словно «умный, талантливый, интересный, много знающий и понимающий собеседник». А вот Театр на Большой Никитской притягивал яркими спектаклями с энергичной режиссурой Андрея Гончарова, в которых были и масштабность замысла, и публицистический темперамент, и высокая постановочная культура. Андрей Александрович умело обострял житейские конфликты, обнажал скрытые пружины драматического действия, стремился раскрыть характер человека через его поступки и сугубо духовное начало. Он сформулировал первое правило театра: «Театр начинается с воспаленной зоны в зрительном зале». Через три десятилетия судьба снова сведет Михаила Ковальчика с Андреем Александровичем, когда тот будет возглавлять секцию драматических театров Союза театральных деятелей России, а Михаил станет членом секции музыкальных театров в этом Союзе. «Умение работать с человеком, с артистом — самое важное для режиссера, первый урок этому я получил на репетиции Станиславского», — говорил он. Но в конце шестидесятых именно актеры изведали настоящую тиранию своего талантливого мэтра. Его непростой характер не раз заставлял проливать горькие слезы обиды и любимую жену — Веру Николаевну Жуковскую, которую любил до конца своей жизни. В театральной среде до сих пор помнят не только его смешные алогизмы: «Это не театр, а пожар в бардаке во время наводнения!», «Ваш спектакль скучен, как музей в понедельник!», «Я болтаюсь один, как волос в супе!», но и его природный дар образного мышления, редкий режиссерский талант.