Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [210]

Не имевшее теоретической основы и слабо укоренившееся «социалистическое сознание» значительной части советского населения столь же быстро распадалось, сколь быстро нарастала готовность искать духовной поддержки в «демократических» лозунгах и в религиозных символах веры. То, что множество людей переменчиво, словно ветер — видимо, явление всеобщее при различных социально-политических обстоятельствах. Однако сомнительно, что столь быстрое изменение мировоззрения, произошедшее при подобных обстоятельствах, можно походя заклеймить предательством. Но тогда что же в таком случае понимать под «предательством»?

Говорят, что у предательства много лиц, и под этим, разумеется, подразумевают не только личностей, ставших предателями, но и различные способы предательства. Уже само слово «предательство» по своему смыслу не столь просто, как может показаться. Оно происходит от слова «передавать»[352]. Возьмём известный пример, когда полковник Редль из генерального штаба австрийской армии за вознаграждение передал русскому генеральному штабу интересовавшие того сведения, а именно: австрийские оперативные планы на случай войны — это была передача военных секретов, что считалось государственной изменой.

Если государственный чиновник, работающий в правительстве, тайком передаёт «строго конфиденциальные» сведения о намерениях и планах своего правительства в прессу, которая их публикует, то и это считается формой предательства и в отдельных случаях подлежит наказанию. Однако разве при демократии публика не имеет права быть информированной о планах правительства? Можно ли обвинить в «государственной измене» журналистов, информировавших её об этом, раз этого не сделало само государство, как в 1962 г. произошло с Рудольфом Аугштейном, издателем «Шпигеля»? А как насчёт того случая, когда высокопоставленный сотрудник агрессивного блока НАТО намеренно проник в аппарат альянса для получения и передачи органам обороны социалистических стран сведений о планах нападения, поскольку такая информация чрезвычайно важна для обеспечения мира? Был ли в этом случае Райнер Рупп предателем, несмотря на то, что он предотвратил Третью мировую войну? Что насчёт Ассанжа и Сноудена[353], а вместе с ними и других whistleblowers [информаторов], сослуживших большую службу человечеству публикацией материалов, разоблачающих преступную политику империалистических держав?

Если сейчас мы поставим проблему предательства в более узкие политические или идеологические рамки (в особенности в рамки теоретико-мировоззренческие), то дело станет ещё сложнее. Возьмём известный пример: когда в 1917 г. Центральный Комитет большевиков принял решение в ближайшее время захватить власть при помощи вооружённого восстания, поскольку, по их оценке, для этого созрели все условия, два члена ЦК — Зиновьев и Каменев — проголосовали против этого; они были убеждены, что условий для успешного восстания нет, а следовательно, оно провалится, и его подавление крайне сильно повредит будущему революции и революционного движения.

Было ли это в тот момент предательством? Нет, это было их право защищать мнение, отличное от мнения большинства, поскольку они были уверены в справедливости своих доводов. Если бы всякое расхождение мнений в партии и в других организациях объявлялось предательством, то каждый мог бы обвинить другого в отступничестве, и тогда представители мнения большинства постоянно обвиняли бы сторонников мнения меньшинства в измене и исключали бы их из партии, или даже подвергали бы преследованиям и наказаниям, как это впоследствии делал Сталин.

Однако когда Каменев и Зиновьев не только взялись защищать своё мнение в партии, но и опубликовали его, сообщив таким образом реакции о том, что в ближайшие дни произойдёт вооружённое восстание, то это однозначно было актом предательства, поскольку в итоге контрреволюция получила сведения, дающие ей возможность разгромить революцию. Поэтому-то Ленин не только возмутился «предательством штрейкбрехеров», но и потребовал их исключения из партии, несмотря на то, что оба являлись его ближайшими соратниками, с которыми он поддерживал дружеские отношения. Однако после того, как восстание прошло успешно и власть была завоёвана, Ленин изменил своё отношение к обоим, вновь предоставив им высшие посты в партийном руководстве и в новом государстве. Не было ли это непоследовательностью? Или же ленинское осуждение их поведения было слишком поспешным, и таким образом он старался загладить его?

Разумеется, здесь есть противоречие, но, по-видимому, речь идёт не о противопоставлении предательства и не-предательства, а о проблеме объективного и субъективного предательства. Есть ли между ними различие? Разве измена перестаёт быть изменой, объективна она или субъективна?

Я думаю, что это различие немаловажно, и в особенности во всех тех областях, в которых речь не идёт о наказуемом деянии, вроде государственной измены или предательства на войне. Во всех остальных сферах общественной жизни понятие предательства можно осмысленно использовать лишь как моральную, а не правовую категорию. А из этого вытекают определённые следствия, имеющие значение для выработки отношения к предательству и предателям.