Восход - [9]

Внезапно упали первые крупные капли дождя. Зашелестели по листьям. Еще осыпались яблоки. Робость моя исчезла. Я тихонько на носках приблизился к сараю. Остановившись у полузакрытой двери, я постучал.

— Кто там? — испуганным, как мне показалось, голосом спросила Соня.

— Царь Петр, — осекшимся голосом ответил я.

— Кто, кто?

— Софья Павловна принимает?

В это время хлынул дождь. Я быстро открыл дверь и вошел.

— Здравствуйте, Соня!

— Здравствуйте, Петр Иванович. Руки у меня грязные, извините.

На «вы» началось.

Она подвинула мне блюдце с крупной ягодой.

— Спасибо, Софья Павловна, — в тон ей ответил я. И видел, как едва заметная складка возле ее рта мелькнула и исчезла.

Мы хорошо понимали друг друга.

— Ешьте, ешьте, — сурово глянув на меня, настойчиво предложила Соня.

— Что-то неохота!

Она перебирала клубнику, чистила от лепестков. Пальцы ее, выпачканные в ягодах, работали быстро.

Чтобы не молчать, я спросил:

— Как живем, Софья Павловна?

За ответом ей в карман не лезть.

— Так же, как вчера. А вы?

— Помаленьку.

И опять молчание. А дождь хлынул потоком. Загудел ветер, в саду зашумело, явственнее слышалось, как падают яблоки.

— Отрясет яблони дочиста, — сказал я.

— Не жалейте. Спадает падаль.

— Падаль что, а есть здоровые.

— Здоровое никогда не упадет, — сказала она подчеркнуто.

Соня встала, отряхнула фартук, подошла к двери и подставила ладони под дождь.

Она старательно мыла не только ладони, но и руки до локтей. Затем, брызнув на меня, принялась вытирать их полотенцем.

Молча села, набрала несколько спелых ягод в горсть.

Ягоды были сладкие, ароматные. Я вглядывался в лицо Сони. Нет, оно не такое, как раньше. Стало еще лучше, свежее. Даже сквозь загар виднелся на щеках румянец, а на чуть вздернутом носике красовались еле заметные веснушки. Соня повзрослела, пополнела. И вновь проснулось во мне едва зародившееся чувство, которое я тогда подавил. Пытаюсь подавить и сейчас.

«Нет, нет, не надо», — внушаю себе и невольно вызываю образ Лены. Мысленно ставлю их рядом, но, к моему удивлению, лицо Лены словно в тумане. И странно — только сейчас я ощутил, что Лена бледнеет перед Соней. Почему — понять не могу. Да ведь я как следует и не разглядел Лену, не узнал ее характера. Мне даже не пришлось с ней как следует поговорить. Такова ли в самом деле она, эта Лена, какой я ее вообразил? Соня, вот она, вся тут, с ее характером, лицом, с ее иронией и особым мягкосердечием.

На обратном пути заеду к Лене, если можно, посмотрю рассудительно. Не был ли я ослеплен? Не был ли это только порыв? Пишут же в романах, что часто первое увлечение почитают за любовь, а на деле оказывается не то.

Я вздохнул и посмотрел на Соню.

— Что вы вздыхаете? Видно, о своей дальней вспоминаете? — угадала она.

— О чем, о чем? — Кровь прилила к моим щекам.

— Сколько еще раз к ней заезжал?

— Ни разу, Соня.

— Врешь ведь, Петр!

— Громом разрази, — поклялся я.

В это время нас ослепила молния, и следом ударил такой гром, что все задрожало в сарае. И тут же хлынул дождь, дождь, который в народе называют «обломным».

— Закрой дверь, Петр. И не клянись так страшно. Никто тебя не заставляет признаваться!

В дверь, к которой я подошел, вдруг часто-часто застучало. Выглянув из сарая, я отпрянул.

— Соня, град! — крикнул я, потирая лоб.

Градинки, как горох, отлетали от двери, прыгали по полу. Подуло холодом.

— Вот и дождались, — сказал я. — Что же теперь будем делать? Последний хлеб выбьет.

Но град скоро прекратился, он прошел белой стеной над селом и унесся куда-то в сторону. Скоро перестал и дождь.

— Вообще-то дождь — это хорошо. Озимые поправятся, а яровые само собой. Иначе голод, — проговорил я.

Тут я подробно рассказал ей, чего она не могла вычитать из газет. О голоде, о выступлении чехословаков, об организации комитетов бедноты. Умолчал только, как нас с Никитой потрепали в двух селах. Она выслушала все внимательно. Это была прежняя, серьезная Соня, с которой мы раньше обсуждали многие вопросы.

Сегодня к вечеру в школе соберутся коммунисты. Мы сделаем им доклад. Потом завтра соберем бедноту и организуем комитет. Кстати, чем ты можешь помочь нам в этом деле?

— Я не беднячка и не в партии.

— Почему тебе в партию не вступить?

— Шутка не к месту, Петр.

— Какая шутка? В самом деле. Ты в чем-нибудь не согласна с большевиками?

— Вот еще, нашел причину! Просто не примут меня. Ведь я же дочь дьякона.

— Ты — учительница. Интеллигенция села.

И я рассказал ей, что в уезде учителя многих сел вступают в партию.

— Желание-то есть?

Она кивнула.

Ну, «все ясно и понятно», как говорит наш председатель уисполкома Шугаев.

Как оживилась Соня!

— Пока, до осени, когда откроется школа, ты будешь работать в комбеде секретарем. Да-да, секретарем. Ни на какие обыски и отбор хлеба тебя не пошлют.

— Я сама пойду!

— Не горячись. Не надо. Работы и без того тебе хватит. А потом увидим. Грамотных людей в селе мало.

— Скоро будет много.

— Это как?

— Я по вечерам обучаю неграмотных девушек и парней. У меня группа в двадцать человек.

— Почему же мне об этом не сообщили во внешкольный подотдел? Ведь я теперь, выходит, твой начальник.

— Мы только вторую неделю занимаемся. Хвалиться пока нечем. С осени, кончатся работы, вплотную займемся.