Восход Луны - [16]

– Как… вы что, уходите?

– У меня совещание у директора. А ты что-то имеешь против?

– Нет… А если я списывать буду?

Я улыбнулась:

– Ну так списывай, что ж с тобой делать-то?

С этими словами я покинула кабинет, оставив Юлю в одиночестве.

Тимофей Иванович, видимо, решил проявить милосердие к и без того вымотавшимся учителям, потому отпустил нас уже через двадцать минут после начала совещания. За десять минут я успела выпить в столовой чаю, и вернулась, как и обещала Юле, по истечении половины часа. Когда я зашла, она уже сдала работу и ждала меня.

– Всё написала?

– Ага.

– Ну так иди.

Юля встала из-за парты и, улыбаясь, приблизилась ко мне.

– Так я могу идти?

– Да, конечно, беги.

– Так я пойду?

– Да, иди.

– До свиданья, Ирина Владимировна.

– До свиданья, Юля.

Она медленно вышла из кабинета. Когда за ней закрылась дверь, я резко выдохнула и без сил рухнула на свой стол.

В четверг, в предпоследний учебный день, была обычная для конца каждой четверти учебного года процедура – генеральная уборка. Ксюша, Юля, Игорь и ещё две ученицы убирались в классе, а остальные в спортивном зале: мыли с порошком стены, пол, отскабливали жвачки. Всегда выходит так, что моющие кабинет задерживаются дольше остальных: им нужно подождать, пока все заберут сумки и заново вытереть пол, чтобы не оставалось следов. Вот так через три часа после начала мероприятия в кабинете мы остались втроём: Ксюша, Юля и я. Я предложила поставить чайник и девчонки меня горячо поддержали. Пока я доставала из шкафа конфеты, печенье и чай, вода закипела, я разложила пакетики по кружкам и залила их кипятком. За чаем мы обсуждали предстоящее участие Ксюши в Кубке России по спортивному ориентированию на лыжах, который будет просходить в Ивановской области в начале января, только Юля почти не принимала участие в разговоре и была очень грустной. Дождавшись паузы, я спросила:

– Юль, у тебя что-то случилось? Ты сегодня сама не своя.

Юля пробормотала:

– Да нет, всё нормально…

Но за неё ответила Ксюша:

– Просто Юля сегодня узнала, что у её мамы на работе дежурство в Новый Год, там кто-то заболел, и её попросили заменить. И Юльке придётся быть в праздник одной.

– Как одной? А отец?

Юля махнула рукой и отвернулась, а Ксюша сказала:

– Да папа её… зашибает он, в общем, сильно, как напьётся, буянит, словно другой человек совсем, трезвый-то он нормальный. Ну а праздники у него без спиртного не обходятся.

– А бабушки, дедушки?

– У меня здесь только родители отца, а они… маму винят в том, что отец пьёт, а я маму защищаю, так что отношения у меня с ними напряжённые, и мне не очень хочется идти к ним в праздник, да они меня и не приглашали.

– Ну а ты-то, Ксюша? Приютила бы подругу? Или родители не разрешают?

– Да нет, родители-то как раз всегда за. Только я завтра уезжаю на базу за городом на все праздники, там будем тренироваться, а потом сразу в Иваново. Так что я завтра на уроки не приду.

– Ну у тебя же все оценки за полугодие выставлены, так что езжай спокойно.

– Я могу и записку от тренера принести, если надо.

– Да ладно, что у вас там завтра – два урока и классный час… тем более что отмечать отсутствующих завтра всё равно никто не будет…

На следующий день я доставила четвертные оценки тем ребятам, у кого они были спорными. У остальных учеников оценки уже были выставлены, в том числе и у Юли – у неё вышла абсолютно заслуженная пять, которую я поставила ещё во вторник. Проведя классный час за двадцать минут, вместо положенных сорока пяти, я со спокойной душой отпустила ребят по домам и пошла к Петровичу отмечать окончание второй четверти. Зайдя в его кабинет, я увидела несколько учеников, писавших работу, и, чтобы не мешать им, решила пойти в столовую, а спускаясь по лестнице на первый этаж, увидела сидящую на ступеньках Юлю.

– Ты зачем на лестнице сидишь? Заболеть хочешь?

Она подняла голову, увидела меня и улыбнулась.

– А ну-ка подвинься, – я села рядом с ней, – всё грустишь о предстоящем празднике?

Она кивнула.

– А разве ты не можешь к маме на работу пойти, начальства ведь всё равно не будет.

– Да, могу, конечно, но мама… ей не очень нравится, когда я прихожу к ней больницу.

– То есть как, ты остаёшься наедине с пьяным человеком, а ей всё равно?

– Нет, ей не всё равно, просто она очень много работает, сутками, операции очень сложные, требуют огромного количества сил, она приходит домой и просто валится с ног от усталости. Мне иногда кажется, что отец поэтому и начал пить – для неё работа всегда была на первом месте, и только после неё семья – на втором, на третьем. Например, мы ужинаем, звонит её больной с жалобами на здоровье, она встаёт и уходит к телефону как минимум на полчаса. Отец поначалу сердился, ссорился с ней, а потом привык, зато пить начал, его, конечно, можно понять…

– Да… конечно, есть много причин, по которым люди пьют…

– А вы?

– Что я?

– Почему вы пьёте?

– А ты отцу задавала этот вопрос?

– Задавала.

– И что он ответил?

– Трезвый ничего, а пьяный расплакался.

Я кивнула:

– Да, со временем я поняла, что алкоголикам не стоит задавать этот вопрос по той простой причине, что в подавляющем большинстве случаев они и сами не знают на него ответ. И все сопли о разбитом сердце, сломанной судьбе и несбывшихся надеждах тут совершенно ни при чём. Человек либо пьёт, либо нет, независимо от того, что у него творится в жизни. Я, например, испытываю нестерпимое желание напиться в моменты, когда я, казалось бы, в одном шаге от наивысшего пика счастья. Что это? Может быть, подсознательная уверенность в том, что за всё хорошее в этой жизни обязательно придётся платить, причём в десятикратном размере, и нет ничего хуже, чем ожидание этого часа расплаты, и ты стремишься приблизить его как можно скорее. А, может, желание убедить кого-то там, наверху: да нет, ребята, я совсем не счастлива сейчас, вы только посмотрите на меня. Зато самые тяжёлые и уничтожающие моменты своей жизни, наоборот, привыкла перемалывать насухую и в полном одиночестве. Что это, как не глубочайший подсознательный мазохизм?