Восхитительный куш - [7]

— Александра Аркадьевна, не надо, я не жду от вас подробностей, — поспешно сказал Иван. — Просто скажите, что я должен сделать.

Княгиня подняла на него глаза, лицо ее смягчилось, губы сложились в легкую улыбку.

— А вы можете быть очень милым. Когда захотите.

Иван неловко заерзал в кресле, не найдя сразу, что ответить на этот неожиданный комплимент, и про себя проклиная свой глупый язык.

— Я поступил по отношению к вам не благородно, признаю, поэтому готов рассмотреть ваши предложения.

— Что ж, Иван Федорович, не стану лукавить, я могла бы просто разъехаться с Антуаном несколько лет назад, когда поняла, что наш брак потерпел полный крах. Но мне… мне нужна свобода. Я не хочу весь век быть связанной с этим никчемным человеком. — Она чуть замялась, потом прямо взглянула на Тауберга. — Мне всего двадцать пять. И я еще надеюсь быть счастливой, стать матерью. А дети… они достойны лучшего отца, чем Антуан Голицын. Посему все, что мне необходимо, это развод. Князь даже слышать о нем не желал, но ваша карточная баталия хотя и глубоко ранила меня, зато дала прекрасный повод начать разводное дело.

— Развод, Александра Аркадьевна, дело не простое, — задумчиво произнес Иван. — Пожалуй, почти невозможное. Насколько я знаю, он дается Синодом в случае прелюбодеяния одного из супругов, при неспособности к супружеской жизни, безвестном отсутствии в течение длительного времени и последнее: лишение по суду всех прав состояния. — Он вопросительно взглянул на Голицыну.

Вы совершенно правы, Иван Федорович. — На щеках княгини выступил легкий румянец, глаза возбужденно заблестели. — В моем случае подходит первый — прелюбодеяние. Антуан сам от меня отказался, его проигрыш можно использовать, чтобы надавить на него и потребовать, чтобы при разбирательстве он взял вину на себя, тем более что это вполне соответствует истине. Думаю, даже вы наслышаны о его бесконечных интрижках. Конечно, он потребует отступных, да и на взятки чиновникам порядочно уйдет. Но финансовая сторона дела меня мало беспокоит, я с этим справлюсь.

— Значит, ваше появление в моем доме было хорошо спланированной операцией? — усмехнулся Иван.

Княгиня смущенно отвела глаза, и румянец на ее щеках стал еще гуще.

— Иван Федорович, я была оскорблена, да что там говорить, я была в бешенстве, поэтому, возможно, несколько переборщила с театральными эффектами. Но я не могла дать ни князю, ни вам даже малейшего шанса разрешить ваши с ним расчеты миром. Вы — великолепный предлог уйти от мужа. Честь не позволит ему потребовать моего возвращения.

— И какова же моя роль в этой освободительной войне? — спросил Тауберг.

— Быть моим щитом, — ни минуты не задумываясь, выпалила княгиня.

— Звучит благородно, — со вздохом сказал Иван, — но по совести вы используете меня в своей остроумной операции, как пешку.

— Иван Федорович…

— Я не сетую, сам напросился, — остановил ее Тауберг. — И еще одно уточнение. Надеюсь, намек на женитьбу тоже был театральным эффектом? Расстаться со свободой не входит в мои ближайшие планы.

Княгиня замахала на него руками.

— Помилуйте. Безусловно, это была шутка… шпилька, чтобы вас позлить. Простите, чего в запале не скажешь…

— Вашим стратегическим да и тактическим талантам мог бы позавидовать Наполеон, — сказал Тауберг, вставая с кресла.

— Я надеюсь, что моя участь будет не столь трагична, — ответила княгиня, с улыбкой поднимаясь вслед за ним. Она шагнула к Ивану и протянула ему руку.

— Благодарю вас.

Тауберг взял теплую, мягкую руку с длинными изящными пальчиками, склонился над ней и не удержался, чуть повернул в сторону, прикоснулся губами к запястью. Нежная кожа пахла лавандой. Он резко выпрямился, шагнул назад, отпустив руку Александры Аркадьевны. В ее глазах мелькнуло странное выражение, будто рябь пробежала по тихой заводи.

— Спокойной ночи, сударыня. Она склонила голову.

— Спокойной ночи, Иван Федорович.

И быстро направилась к двери зала. «Вот такая диспозиция», — отчего‑то вспомнилась Ивану Пашкина фраза, когда он смотрел ей вслед, а шаловливый золотой завиток на гибкой шее, казалось, подмигивал ему, покачиваясь в такт легкой поступи хозяйки.

На следующее утро в Раздумьино, подмосковную деревеньку князей Всеволожских, Тауберг отправился верхом, хотя вряд ли это было разумно. Холодная осенняя погода, размытые дороги делали сие предприятие если и не опасным, то, по крайней мере, рискованным. Но события последних дней принесли слишком сильные потрясения всех основ жизни Ивана Федоровича, и ему насущно необходимо было чем‑то отвлечься, почувствовать хотя бы привкус былой, как ему теперь стало казаться, спокойной и упорядоченной жизни, где все было знакомо, где он знал, что и как делать, от кого чего ожидать, где по ту сторону были враги, а по эту — фронтовые товарищи. Добрался, слава Богу, без приключений, только ноги замочил.

— Иван! Иван, да что с тобой творится? — вывел его из раздумий встревоженный голос князя Сергея Всеволожского.

Майор рассеянно оглянулся вокруг, тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания.

Здесь, в Раздумьино, все было как встарь, без изменений. Печка с голубыми изразцами наполняла кабинет теплом, тускло поблескивали золотым тиснением корешки книг, пахло кожей и табаком, такими любезными и привычными сердцу мужчины запахами. Иван еще раз тряхнул головой и виновато взглянул в глаза князя Сергея: