Восхитительный куш - [27]

— Стыдитесь, господа. Проливать кровь свою и чужую следует на полях сражений с врагом Отечества, а не из‑за бабьих юбок. Слава Богу, у нас в России этого добра хватает. — Он сделал паузу, потом более официальным тоном добавил: — Его императорское величество, вникнув в суть дела, милостиво повелел оставить ваши проступки без последствий, высказав только свое высочайшее неудовольствие. Вы свободны, господа. Настоятельно рекомендую впредь не нарушать закона, иначе наказание последует незамедлительно.

Ромодановский встал, водрузил на голову треуголку с пышным султаном, а дежурный майор услужливо накинул ему на плечи шинель. Когда все фигуранты сей неудавшейся дуэли вышли во двор, под купол темного звездного неба, и с наслаждением вдохнули крепкий морозный воздух с запахом дымка от костров, вокруг которых грелись караульные, князь Ромодановский повернулся к Таубергу и скорее приказал, чем предложил:

— Господин майор, садитесь в мои сани, нам с вами по пути.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — ответил Тауберг, нутром чуя, что отказ принят не будет. Волховской встревоженно посмотрел в его сторону, будто порываясь что‑то сказать, но промолчал. Впрочем, зная князя Бориса, Иван не сомневался, что тот увяжется за возком Ромодановского и не успокоится, пока за Таубергом не закроются кованые ворота усадьбы Волховских.

Трепетная цепочка фонарей вела быстро мчащиеся сани мимо Почтампта, Военного министерства, нумеров «Лондон». Сверкнула в звездном свете игла Адмиралтейства, и Иван понял, что их путь лежит к Зимнему дворцу. Как ни ломал он голову, но так и не смог взять в толк, кто (или что?) мог требовать его присутствия в императорской резиденции в столь поздний час. А посему решил Иван Федорович перестать беспокоиться, уткнулся в воротник шинели и даже чуть задремал в мерно покачивающихся санях. Грезы его вновь обратились к предмету постоянно его занимавшему. Александра… Что он ей скажет? Как она его встретит? Да и увидятся ли они?

Возок резко остановился у громады Зимнего дворца со стороны Шепелевского дома. «Что за черт? К чему такие предосторожности?» — думал Иван, следуя за Ромодановским по полуосвещенным, а иногда и вовсе не освещенным переходам, коридорам и комнаткам. Наконец они вошли в небольшой уютный кабинет, согретый теплом голландской печи.

— Ожидайте здесь, — произнес Ромодановский и вышел, оставив Тауберга в одиночестве размышлять о причинах своего невольного визита в покои царской семьи.

Спустя четверть часа двери неслышно отворились, и в комнату вошла невысокого роста полноватая дама с царственной осанкой. Иван склонился в низком поклоне перед вдовствующей императрицей.

— Здравствуйте, господин Тауберг, — тихим голосом с легким акцентом произнесла она. И ее голос кольнул его неясным воспоминанием.

— Баше величество, — еще раз склонился перед ней Иван, — к вашим услугам.

Мария Федоровна села в кресло и легким жестом указала на стул напротив.

— Присаживайтесь, господин Тауберг. Возможно, беседа наша будет долгой.

Иван опустился на стул и застыл в напряженной позе, боясь, что сейчас случится что‑то непоправимое и страшное. Ибо каждый звук ее голоса, каждое слово вызывало в памяти воспоминания, как плуг пласт за пластом переворачивает землю, готовя ее к скорому севу. В этом странном разговоре молчания было больше, чем слов, а скрытого за ними более, чем высказанного.

Мария Федоровна некоторое время напряженно всматривалась в лицо Ивана, как будто искала в нем ответа на мучивший ее нелегкий вопрос. Тауберг же не смел прервать тревожной тишины, окутавшей комнату. Наконец императрица вздохнула и проговорила:

— Обстоятельства, господин Тауберг, вынудили меня напрямую обратиться к вам и потревожить ушедшие уже в небытие тени прошлого, коим, может быть, лучше было бы там и оставаться.

— Ваш покорный слуга, ваше величество, — склонил голову Иван, хотя внутри его все кричало, что не надо никаких душещипательных разговоров и теней минувшего.

— Не знаю, с чего и начать, — несколько смущенно произнесла Мария Федоровна. — Может, с дуэли или с вашей безрассудной игры с князем Голицыным? А может, с самого начала?

— Полагаю, — через силу ответил Иван, — удобнее с самого начала. Я узнал ваш голос, ваше величество, и хорошо помню даму под густой черной вуалью, к которой несколько раз меня привозили. Помню и последнюю нашу встречу после смерти моей матушки.

— Бедная Марта, — почти прошептала Мария Федоровна. — Она была хорошей матерью.

— Вы мне тогда тоже это сказали, — напомнил Иван.

— Да, сказала. — Она опять замолчала, потом с некоторым затруднением взглянула в его глаза. — Иван Федорович, ваша матушка рассказывала что‑нибудь об обстоятельствах вашего рождения?

Иван вспыхнул и стремительно поднялся со стула. Мария Федоровна тут же замахала на него руками.

— Сидите, ради Бога! Я все поняла. Значит, все же рассказывала. Тогда не имеет смысла играть в кошки‑мышки. — Она опечаленно вздохнула. — Ваша матушка, Марта Федерика Эрдман, рано осталась сиротой. Ее родители служили верой и правдой моим родителям в Монбельяре, после их смерти сестра прислала девочку ко мне. Мы жили то в Гатчине, то в Павловске, и я взяла ее на должность кофешенки. Юная, милая, смешливая, она так нас забавляла. Наша жизнь тогда была несколько.. — она сделала небольшую паузу, — тягостной. Упокой Господь душу рабы твоей Екатерины.