Вошедший сам - [47]
Что же касается Маяковского, продолжавшего считать себя поэтом-самородком, то 1 апреля он вновь принялся расхваливать себя – газета «Искусство», выходившая в Наркомпросе, опубликовала его стихотворение, которое (уже своим названием) предупреждало читателей о том, что по Москве начали шагать коммунисты-футуристы, пообещавшие победить злое старичьё («Мы идём»):
В стихах также заявлялось (в свойственной Маяковскому грубоватой форме), что этот злобный «рёв» комфутам не страшен:
Корней Чуковский, как бы тоже вспомив о жестокостях иудейского правителя, 2 апреля 1919 года записал в дневнике слова Горького о тех, кто управлял Россией:
«"А они опять арестовывают! " О большевиках он всегда говорит: „они“! Ни разу не сказал „мы“. Всегда говорит о них, как о врагах».
А большевики, в самом деле, аресты совершать продолжали. Ещё 22 февраля «Известия ВЦИК» с укоризной заявили, что «в Генеральном Морском штабе не произведено ни одного ареста шпионов». И аресты тотчас же были произведены. А 9 апреля Верховный трибунал приступил к слушанию «Дела Морского Генерального штаба». Председатель трибунала Николай Васильевич Крыленко заявил, что он исходит «из интересов государства, поэтому ни один из обвиняемых из зала суда свободным выйти не сможет». Вердикт ревтрибунала был суров: троих подсудимых расстрелять, двоих отправить в концентрационный лагерь, ещё двоих заключить на пять лет в тюрьму.
В 1919 году за контакты с партией анархистов был арестован и какое-то время провёл в заключении поэт Вадим Шершеневич, ещё недавно примыкавший к футуристам, а затем ставший имажинистом.
Примерно в это же время у Бальмонта на одном из публичных выступлений спросили, почему он перестал издавать свои произведения, он ответил:
«– Не хочу… Не могу печатать у тех, у кого руки в крови».
Есть свидетельство, что в ЧК этого поэта считали «враждебным» революции. Кто-то даже предложил расстрелять Бальмонта как «врага большевиков». Однако отправить его на тот свет не удалось – при голосовании «расстрельных» голосов не хватило.
А вот бывший московский губернатор Владимир Фёдорович Джунковский за участие в подавлении революции 1905–1907 годов был признан опасным для советской власти и приговорён к пяти годам заключения в концентрационном лагере. До окончания гражданской войны. Без применения амнистии. И это несмотря на то, что двое бывших политкаторжан за него заступились.
Большевик Александр Краснощёков после свержения советской власти на Дальнем Востоке начал пробираться из Сибири в Москву к своим идейным соратникам. В мае 1919 года при переходе линии фронта у Самары он был схвачен белогвардейцами и посажен в колчаковский «поезд смерти», который двинулся на восток. В дороге у голодавших арестантов началась цинга. А у Краснощёкова ещё возникла гангрена пальцев ног. Никаких лекарств в «поезде смерти», конечно же, не было, и болезнь лечили кипятком. Когда поезд добрался до Иркутска, всех оставшихся в живых узников перевели в местную тюрьму, где Краснощёкова в очередной раз приговорили к расстрелу.
Жена Краснощёкова, Гертруда Тобинсон, вместе с детьми возвратилась в Японию, а оттуда – в Соединённые Штаты. Там в газетах ей несколько раз доводилось читать, что её муж погиб. Однако время от времени к ней приходили от него письма. В одном из них говорилось:
«Я продолжаю своё дело, стараясь… построить мир, где благоразумие, практичность, свойственные американскому строителю и исполнителю, должны объединиться и подчиниться идейности, человечности, эмоциональности, но непрактичности русских и создать новую жизнь, новый мир… Приложить нашу кипучую энергию к нашим бескрайним просторам и бесконечным богатствам, протянуть руки любви и товарищества через земли и океаны – это наша цель… позволят ли нам всё это совершить?»
А поэту-футуристу Николаю Бурлюку вновь пришлось менять военную форму – в апреле Одессу опять взяли красные, и он ещё целый месяц служил в Красной армии. Кажется, что именно об этом он писал ещё в царское время:
В середине апреля 1919 года чекист Мартын Иванович Лацис (Ян Фридрихович Судрабс), ставший главой Всеукраинской ЧК, опубликовал в киевской газете «Красный меч» статью, в которой, в частности, утверждал:
«Для нас нет и не может быть старых устоев морали и „гуманности“, выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации „низших классов“. Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнёта и насилия. Нам всё разрешено…
Жертвы, которых мы требуем, жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому Царству Труда, Свободы и Правды».
Прочитав эту статью, левый эсер Яков Блюмкин тотчас явился в киевскую губчека и направился прямо к своему старому дружку Мартыну Лацису. Тот с радостью его встретил. Убийцу Мирбаха допросили и отправили в Москву, а там В ЦИК организовал Особую следственную комиссию, которой было поручено рассмотреть дело Блюмкина.
Дядюшкой Джо в середине двадцатого века американцы и англичане стали называть Иосифа Сталина — его имя по-английски звучит как Джозеф (Josef). А бомбы, которые предназначались для него (на Западе их до сих пор называют «Джо-1», «Джо-2» и так далее), были не простыми, а атомными. История создания страной Советов этого грозного оружия уничтожения долгое время была тайной, скрытой под семью печатями. А о тех, кто выковывал советский ядерный меч, словно о сказочных героях, слагались легенды и мифы.Эта книга рассказывает о том, как создавалось атомное оружие Советского Союза.
О Маяковском писали многие. Его поэму «150 000 000» Ленин назвал «вычурной и штукарской». Троцкий считал, что «сатира Маяковского бегла и поверхностна». Сталин заявил, что считает его «лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи».Сам Маяковский, обращаясь к нам (то есть к «товарищам-потомкам») шутливо произнёс, что «жил-де такой певец кипячёной и ярый враг воды сырой». И добавил уже всерьёз: «Я сам расскажу о времени и о себе». Обратим внимание, рассказ о времени поставлен на первое место. Потому что время, в котором творил поэт, творило человеческие судьбы.Маяковский нам ничего не рассказал.
О Маяковском писали многие. Его поэму «150 000 000» Ленин назвал «вычурной и штукарской». Троцкий считал, что «сатира Маяковского бегла и поверхностна». Сталин заявил, что считает его «лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи». Сам Маяковский, обращаясь к нам (то есть к «товарищам-потомкам») шутливо произнёс, что «жил-де такой певец кипячёной и ярый враг воды сырой». И добавил уже всерьёз: «Я сам расскажу о времени и о себе». Обратим внимание, рассказ о времени поставлен на первое место. Потому что время, в котором творил поэт, творило человеческие судьбы. Маяковский нам ничего не рассказал.
В книге Эдуарда Филатьева, рассказывающей о жизненном пути величайшего Мастера ХХ века, предпринята попытка разгадать тщательно зашифрованные тайны всех крупных произведений Михаила Булгакова, включая тайны самого главного его романа — «Мастера и Маргариты».
О Маяковском писали многие. Его поэму «150 000 000» Ленин назвал «вычурной и штукарской». Троцкий считал, что «сатира Маяковского бегла и поверхностна». Сталин заявил, что считает его «лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи».Сам Маяковский, обращаясь к нам (то есть к «товарищам-потомкам») шутливо произнёс, что «жил-де такой певец кипячёной и ярый враг воды сырой». И добавил уже всерьёз: «Я сам расскажу о времени и о себе». Обратим внимание, рассказ о времени поставлен на первое место. Потому что время, в котором творил поэт, творило человеческие судьбы.Маяковский нам ничего не рассказал.
О Маяковском писали многие. Его поэму «150 000 000» Ленин назвал «вычурной и штукарской». Троцкий считал, что «сатира Маяковского бегла и поверхностна». Сталин заявил, что считает его «лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи». Сам Маяковский, обращаясь к нам (то есть к «товарищам-потомкам») шутливо произнёс, что «жил-де такой певец кипячёной и ярый враг воды сырой». И добавил уже всерьёз: «Я сам расскажу о времени и о себе». Обратим внимание, рассказ о времени поставлен на первое место. Потому что время, в котором творил поэт, творило человеческие судьбы. Маяковский нам ничего не рассказал.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.