Вошь на гребешке - [205]

В трубке бесился визгливый голос, требовал, угрожал и напоминал о долге всякого члена сообщества, твердил приказы от имени некоего шефа. 'Просто раздавите дрянь и её щенка', — разобрала Милена, глубоко вздохнула и все же приняла опрометчивое решение, зная заранее, что позже будет дурно спать и надолго запомнит ночь, как ошибку, как постыдный срыв.

— Де-сять, — выдохнула Милена в трубку, разбив слово на две пульсации, безошибочно синхронные с сердцем крикуна из 'ордена'. — И-де-вять. — Звук вибрировал на губах, теплый и трепетный, как биение пульса. — Во-семь.

Он и был биением. Затухающим.

— Не надо, — шепнул невольный собеседник, вмиг познав смысл того, что слышит в своем пульсе, послушном ритму голоса Милены. — Это ошибка, вы неверно поняли.

— Семь.

— Я лишь исполнитель. Даже не посвященный! — Скороговоркой запаниковал исполнитель. Было слышно, как он хрипит и всхлипывает, — я не приносил жертв и не...

— Шесть... Хочешь жить? Пять! Позвони хозяину и досчитай со мной вместе, — предложила Милена. — Успеешь набрать номер? Четыре...

Она оборвала вызов и отбросила телефон в снег. Шепнула 'три', до зримости внятно понимая, как подвывает и корчится недавний собеседник. Он весьма далеко, но расстояние ничего не меняет, страх уничтожил смысл физических понятий, исказил пространство и облегчил труд. Можно дотянуться до черного сердца, можно знать, как исполнитель непослушными, мертвеющими пальцами торопливо вышелушивает из памяти телефона нужный контакт и давит на кнопку вызова.

— Два, — сказалось в свой срок, и сердце отсчитало.

Милена обвела взглядом лес, втянула воздух, слушая страх, гнев, боль, злость — все, чем собранный здесь людской навоз отягощал ночь.

Расслышала отчетливо, как очень далеко отсюда исполнитель провизжал в трубку то же слово — 'Два!'. Он знал номер, неизвестный Милене, он натянул новую связь, вовлек в многозвучие пульса еще одно пустое сердце, оплачивая свое право выжить — любой ценой.

Милена тряхнула головой, внимательно вслушиваясь в лес и его людишек. Каждый касался деревьев, каждый выдыхал пар в их костлявые замерзшие лапы. Каждый был на счету, даже не зная того.

'Один', — задыхаясь от истерического хохота, приговорил неизвестного хозяина его же прихвостень...

— Один, — сообщила в унисон Милена. И медленно, ужасающе медленно задернула шторы век. — И-всё...

Отнимать у людей жизни — ошибка, какую в Нитле оплачивают по самой высокой цене. Но здесь иной мир и иной закон. Порой отнятие и есть его исполнение, ведь уйдут лишь те, кто в Нитле давно носил бы обличие нечеловеческое. И даже их уход — не цель. Важно удержать в мире достойных жизни и пока что обреченных. Ведь ваил прибыл, вон его лимузин внизу, на просеке. Снег скрипит под начищенными ботинками самопровозглашенного хозяина мира... Уже не скрипит. Ваил споткнулся о последний такт слитного пульса и замер, перемогая общую судорогу смерти. Он почти человек плоскости, но в смерть не соскользнул. Переждал волну влияния.

Тяжелое оружие бронированных машин еще некотрое время грохотало, а затем смолкло. На лес накатилась тишина.

Милена стояла с закрытыми глазами, чувствуя лишь две горячие дорожки на щеках вместо неизбежной вины и вроде бы обязательного ужаса ошибки, совершаемой сознательно. На ощупь Милена тронула ствол, низкую ветку, другую. Полумертвое копьецо хрустнуло и отделилось от зимнего дерева. Согрелось от кожи, выпило крови, потянулось, просыпаясь и заостряясь.

— Я тоже умею считать, — сообщил ваил. В бесцветном голосе пряталась злость, огромная и продолжающая шириться. Под ботинками заскрипел снег. — Ты зря явилась сюда, глупая девчонка. До рассвета далеко, до Нитля и того дальше. Это мой мир и сейчас в нем бьет мой час. Ты убрала людишек из игры? Что ж, пешки порой бывают лишними. Я расставлю фигуры.

Милена отвернулась и заспешила к опушке, опираясь на ненадежное копьецо и ощущая себя домохозяйкой, которая сошла с ума и вздумала убить тигра — зубочисткой.

Лес делался все темнее, небо задернули низкие облака, снег из них падал редкий, не способный высветлить тьму, он лишь усиливал давление тишины. На поляне тут и там одиночно поскрипывало: из ниоткуда шагали и занимали места все новые исподники. Они призваны хозяином и пока что выжидают, норовя понять тишину, отдать ваилу это понимание и взять у него приказ. Милена бежала, морщась от громкости шагов.

Она едва успела вырваться из леса, когда круг теней исподья замкнулся и каждая фигура стала различима не только зрению Нитля, но и глазам людей плоскости. По краю поляны встали силы ваила — те, против кого здешнее вооружение не поможет.

Исподники не должны лезть в прямой бой, потому что всегда между ними и этим боем успевает втиснуться Нитль. А сегодня законы вздумали надломиться, допустив бой в плоскости. Хозяин врос в мир, окова рудного крапа исключила перемену приговора, вцепилась в запястье смертного существа, отныне и неизбежно — жителя Земли. Ваил не желал умирать. И, конечно, он надеялся смять вальза востока, покончить с людьми, которые и крепили Милену к миру, как корни — а что еще держит нас, как не люди и дела, наполняющие сердце?