Восемнадцать роз Ашуана - [15]

      И на спусковой крючок тот нажал легко: в телесной оболочке уже не осталось души.

      Несколько месяцев спустя Ренни дал себе слово, что не умрет так, как Марк — опустошенным, что прочувствует смерть всем своим существом, поборется с ней, а не склонится безвольно.

      Он почти презирал Марка — не за то, что тот сделал, а за бессмысленные глаза в миг, когда дуло коснулось виска.

      А потом был парк, дорожки университета, санитарные машины и носилки, целиком закрытые тканью. И много людей, за полицейским оцеплением и внутри него. Кленовые листья падали, каркали вороны, иногда раздавались переговоры по радио…

      А по телевизору показывали разрозненные кадры, и молодую с виду женщину, которая кинулась к «скорой», увозившей ее дочь — или все же сестру? Крик этой женщины Ренато запомнил на долгие годы…

      И время никак не кончалось, хотя по всем законам день давно был должен завершиться.

      Если бы Марк остался жив… там, в стенах университета — он все равно заслужил высшую меру. Уйти из корпуса у него не было шансов. Он ведь не являлся героем приключенческого романа, способным раскидать вооруженный отряд. Его пристрелили бы на месте, или взяли живым. А потом… шумный процесс. Газетчики обожают подобные. И — приговор.

      Весьма справедливый, кстати. Даже их мать, наверное, не смогла бы с чистой душой заявить, что ее старший сын имеет право остаться на этом свете.

      И Марка бы уничтожили… как бешеную собаку.

      Ренни сжал виски.

      Он не понимал.

      Зачем идти на верную смерть, если «наградой» будет только плевок на могилу? Ради чего? Те семнадцать не были врагами Марка. Он мог их не любить… но врагами? А может, слава? На славу Марку вроде как было начхать, но кто знает, что он думал на самом деле.

      Понять — не значит оправдать и простить, подумал Ренато. Многие считают иначе, и они неправы. Но Марк… ни на что не мог опереться, родной брат предпочел забыть его имя, так может, у парня и впрямь не было иного выхода? Или он выхода не увидел.

      Ренато не оправдывал Марка. У того было все — по крайней мере, самое необходимое. И выбор его внушал отвращение, а не жалость.

      Однако и Марк умел мечтать и смеяться, у него, как у любого, от волнения колотилось и замирало сердце, он терпеть не мог пенки на молоке и тупые комедии… Он не был кровожадным злодеем — но по доброй воле лег под каменную плиту, забрав с собой таких же юных и обыкновенных.

      Проще оказалось перечеркнуть родство с Марком, саму память о нем, чем понять старшего брата.

     …Потом следователи будут удивляться меткости его выстрелов и несчастливому стечению обстоятельств — из двадцати с лишним человек, находившихся в аудитории, семнадцать погибли, причем одна девушка разбилась, выпрыгнув из окна, а из получивших тяжелые раны выжил только один…

      Будто смерть стояла за плечом Марка, помогая ему целиться, разбросав нужным образом осколки самодельной гранаты — и не тронув его самого, пока он не сделал последнего выстрела.

      Когда-нибудь, подумал Ренато, писатель мог вдохновиться этим сюжетом, создать из Марка трагическую фигуру, из тех, что заставляют ахать и лить слезы чувствительных школьниц.

      Все его недостатки были бы подсвечены так, что показались бы скорее достоинствами, Марк обрел бы красоту и значительность, комплексы его заменились нервами, сжатыми, как пружины, протестом против серой постылой действительности…

      Но этого не будет, поскольку не стало мира, где подобное произошло. Или — не стало Ренни в том мире?

* * *

      Ренато смотрел на фото и слышал голос, которого не знал. Но интонации казались знакомыми, и легкое придыхание, и тембр — низкий, темно-серебряный. Неуверенный голос, робкий, как и его обладательница.

      — Я тогда проспала, и решила не ходить на занятия, на первые пары. Нет, я ни о чем не догадывалась…

      Эти фразы были напечатаны в газете. Но Ренато слышал сейчас и другие слова.

      — Он очень нравился мне. Но… понимаете, он был эдакой "вещью в себе", с девушками не больно общался, да и с парнями… У него была Аурелия, но я все надеялась — это ненадолго, она ведь такая кокетка, и Марк ей был нужен "для галочки". Он меня однажды поцеловал — в щеку, по дружески. На новый год… когда сдали первую сессию. Мы тогда отмечали в кафе, все слегка выпили, было весело. Больше он ничего с нами не отмечал. Если бы только знать… Иногда я думаю — неужто он выстрелил бы, окажись я перед ним? Очень хочется верить, что нет. Но остальные девушки тоже не сделали ему ничего плохого. Мы дружили с Бианкой, не то чтоб очень, так, были приятельницами. Вместе ходили по магазинам…

      Альма, однокурсница Марка. Ее фамилию Ренато забыл — кажется, нечто легкое, щебечущее. Слабо подходящее непримечательной девочке.

      Ренато не мог понять, что эта серая мышка нашла в его брате… потом осознал. За его замкнутостью, отгороженностью от всех она видела силу. Дурочка… Только такая неопытная, до дикости застенчивая девочка и могла углядеть в Марке — крутого стрелка, загадочную натуру, хранящую в глубине своей нечто уязвимое, способное раскрыться навстречу кротости и пониманию.