Мать она узнала еще издалека и нехотя спрыгнула на землю.
Та шла грузно, согнувшись под тяжестью сумок и пакетов.
Катя потянула за ручку пакет, что казался тяжелее.
- Оставь, - раздраженно отмахнулась мать и подтолкнула ее в раскрытую дверь.
- Ты уроки сделала? – спросила она, вваливаясь с сумками в тесную прихожую.
- Угу, - ответила Катя, щурясь на слишком яркий свет.
- Отец тебя покормил? Ты ела?
- Ага.
Катя стянула с себя отяжелевшую куртку, заснеженную шапку и долго-долго стаскивала промокшие сапоги, разбухшие и покореженные от сырости.
- Опять ты читаешь это? Ты наизусть ее еще не знаешь?! – Мать подняла с подоконника потрепанную книжку и раздраженно швырнула на стол.
- Не знаю.
- Что ты бормочешь? Говори громче!
- Я говорю – не знаю.
- Почитала бы что-нибудь другое, мало что ли книг от деда осталось?.. И так уже в звереныша превратилась… Ты уроки делала?
- Ты уже спрашивала, - Катя осторожно подобрала книжку со стола и скрылась в своем углу за шкафом. За ее спиной, не просыпаясь, пьяно заворчал и заворочался отец, реагируя на включенный свет.
- Подъем, – устало сказала ему мать, тряся за плечо, - Стелить надо!
Зазвенели бутылки.
Катя положила книжку на стул, поближе к кровати, словно боясь, что ее может вовремя не оказаться под рукой. Она читала ее миллион раз. И только конец в этой книге ей не нравился. И те страницы, где звереныш становился человеком, так и остались белее других.
