Восемь глав безумия. Проза. Дневники - [66]

— Я останусь. Я поставлю вопрос о жизненном пространстве на всенародное голосование. Я поведу армию на племя Ай-Вай.

— Черт знает, где это племя… да и существует ли оно. По всей вероятности, это выдумка Рчырчау. Это он уверял, что боги покровительствуют племени Ай-Вай, и оно очень много пьет, ест и спит, потому что почитает Давилию-Душилию и совершает человеческие жертвоприношения. Это вранье, — объяснил Жан Донне.

— Как не существует! Не капайте мне на мозги. Племя Ай-Вай на три луны ходьбы отсюда, — запальчиво крикнул У-Дарь, — и вообще не суйтесь в дела министерства обороны. Ваше дело — портить бумагу, обмениваться нотами с Ай-Вай, а мое дело — добыть для Гынгуании территорию… Наша страна слишком бедна, развернуть промышленные предприятия негде, и нет материальных возможностей… Война с Ай-Вай доставит нам эти возможности… Я вчера беседовал с министром промышленности торговли обо всем этом. Там, где живет Ай-Вай, есть высокие деревья с очень вкусными плодами. Там много красивых женщин… Мы заставим айвайцев работать, и мы построим у них социализм…

— Гынгуанцы! — заорал У-Дарь собравшимся разрозненным кучкам мужчин и женщин. — Объединяйтесь! Внимание!

— Он взбудоражит нам весь народ, — тревожно шепнул Драуши Жану Донне. — А делегация едет, а мы должны вплотную заняться важнейшими государственными делали.

Рука Драуши все еще сжимала ручку нагана. Жан Донне глазами указал ему на эту ручку и значительно сощурился.

У-Дарь величественно обозревал собравшихся, повернувшись спиной к своим собеседникам. Драуши выхватил наган и приложил дуло к тупому затылку министра обороны.

Испуганная толпа шарахнулась в сторону от грянувшего выстрела и сбилась в одну кучу. Настал момент и для Жана Донне вторично воспользоваться своим браунингом.

Драуши без звука рухнул рядом со своим политическим врагом.

— Народ! — мощным голосом крикнул Жан Донне гынгуанцам, сбившимся еще теснее и с боязливым ужасом смотревшим на происходящее. — Народ, не бойся! Для тебя наступит более легкая жизнь. Здешние боги и вожди все умерли. Больше здесь нет богов. Поэтому я уведу вас отсюда к другим богам, великим и добрым. У вас будет, что есть, и у вас будет вода, чистая, очень вкусная вода.

При последних словах гынгуанцы кучей начали приближаться к Жану Донне, хотя еще очень опасливо.

Какая-то согнутая чуть не пополам старуха хрипло спросила:

— А там нас не будут жарить в пищу богам?

— Нет, те боги не любят жареных гынгуанцев, они любят живых, а еще они любят зеленый лес, хлеб и плоды, которые я привозил вам. Помните?

Толпа одобрительно заурчала. Желудки гынгуанцев, очевидно, были памятливы и благодарны. Но дряхлая женщина выразила подозрение:

— А ты не заведешь нас и не бросишь нас в жертву Рчырчау?

— Рчырчау мертв. Разгневанная богиня Давилия-Душилия убила его и умерла сама.

Толпа содрогнулась от ужаса.

— Чего вы испугались? Давилия-Душилия была плохая богиня. Ее смерть — для вас большое счастье. Теперь мы пойдем к очень славным богам. Это двадцать дней пути отсюда… Далеко. Но мы доберемся. Мы можем терпеть голод, холод. Мы можем мчаться, как стрела из лука, а если нужно, ползти, как черепаха. Берите ваших детей, еду, если она есть у вас, и пойдем. Я не так давно нашел это место. Оно далеко от всего и от всех. Тамошние боги ждут нас.

— А белые? Они отыщут нас. Они прилетят на своих железных богах-птицах.

— Я знаю белых. Я сумею солгать им. Я буду очень много лгать. Я спрячу вас в лесу и встречу белых. Скорей! Да! Выкопайте большую яму, мне нужно уложить туда двух людей и три ящика, большую, большую яму.

Не в нравах гынгуанцев было спрашивать, что это за люди и что за ящики. Они принялись за работу покорно и весело. Только один старик с лукавыми, острыми глазами, морщинистый, с движениями, полными небрежного естественного достоинства, спросил:

— А ты останешься с нами? Ты привык к белым людям, и ты уедешь к ним. Племя погибнет, потому что потеряет страх перед вождем и перед богами.

— Я останусь с вами, я никуда не уеду, — тяжело вздохнул Жан Донне.

Он направился к жене премьера. Перепуганный белый радист остановил его, упал на колени.

— Оставьте мне жизнь! Драуши убит, я видел. Я побежал к премьеру и нашел его мертвым. Жена премьера в большом горе. Она собирается в Европу с детьми и слугами. Я уеду с ними. Не убивайте меня. Я буду молчать. Я скажу, что я ничего не видел и не слыхал… Меня заберет делегация. Пощадите!

Он ползал на коленях и плакал.

Жан Донне вздохнул: «Если бы он меньше плакал и меньше елозил коленями по пыли, я бы отпустил его. Но он трус и дурак, наиболее опасная категория людей».

— Встаньте и идите, — сурово сказал он радисту, — вы уедете в Европу.

Радист начал благодарить, заикаясь и плача уже от радости.

Жан Донне поморщился:

— Ну, ступайте же скорей! Не задерживайте меня!

Радист быстро отошел. Пуля угодила ему в затылок.

«Остается жена Фини-Фета… Самое тяжелое и неприятное дело».

Он решительно зашагал к комфортабельному коттеджу Фини-Фета, утопавшему в саду.

— Кто убил моего мужа? Что здесь происходит? — рыдая, бросилась к нему жена Фини-Фета, красивая, очень изящно одетая женщина, плод законного брака белого и мулатки.