Восемь глав безумия. Проза. Дневники - [57]

Жан Донне замолк, выпил вина. Молчали и его удрученные собеседники. Наконец, м<инист>р культуры вскричал:

— Я убью вас неопровержимым доказательством. А Индия? Разве во тьме времен белые завоеватели не ассимилировали черных побежденных, короче говоря, разве они не смешались с ними?

Жан Донне улыбнулся, помедлил с ответом, глядя на торжествующее лицо м<инист>ра культуры и на очень заинтересованное лицо премьера.

— Да, это произошло во тьме времен, и процесс этот тянулся много веков. Приведя в пример Индию, вы как раз подкрепляете мои доводы. Слыхали вы о законах Ману[47], изданных белыми завоевателями? Побежденные не имели права пить чистой воды, они должны были пить из луж. Они не имели права пользоваться чистой посудой, а только грязными черепками. Они не имели права приближаться к жилищу завоевателя, чтобы не отравить воздух своим подлым дыханием. Вот как белые ассимилировали черных побежденных. Они обрекли прежних господ страны на вымирание от самых отвратительных инфекционных болезней, порожденных скотской нечистотой, в которой вынуждены были гваздаться поколениями эти несчастные.

Против обыкновения Жан Донне вдруг рассмеялся коротким и жестоким смехом.

— К счастью, чума, холера и прочая прелесть нападает на чистых и нечистых, она не разбирает, кто господин, кто раб, она не считается с кастами… Представляю себе, что происходило во тьме времен с этой злосчастной Индией… Не без причины же этой колоссальной страной владел, кто хотел, вплоть до недавнего времени.

Что такое «неприкасаемые»? Люди самых низших сект, занимающиеся самой грязной работой. Когда-то именно побежденных использовали на такой работе, именно побежденные объявлены были «неприкасаемыми». И здесь-то вот корни индийских сект, а также причины индийского порабощения. И сейчас правоверный брамин способен убить «неприкасаемого», который подойдет к его колодцу. За оскорбление Ганумана[48] и священной коровы и в наше время индусы могут истребить <неразборчиво> Только в прошлом веке колонизаторам-англичанам удалось уничтожить обычай сжигания вдов… Разве это так уж сильно отличается от нашей привычки уничтожать жен, пришедших в негодность? До сих пор в Индии муж может выгнать жену из дома по соображениям кастового и религиозного порядка. А ведь Индия создала возвышеннейшие религиозные системы и утонченнейшую философию. А вы нападаете на крошечную, наивную Гынгуанию.

Премьер залпом выпил сразу несколько бокалов вина. Он был бледен, как может быть бледен черный. Из светло-шоколадного он стал каким-то мучнисто-серым.

Черт возьми! Вы, действительно, гениальны до вредности. Но вредность ваша опасна не только для вас, но и для всего окружающего. Что же предпринять нам? Что делать?

Жан Донне серьезно ответил:

— Быть философом не только по специальности.

— Что я скажу делегациям? Что я им продемонстрирую?

— А ничего, — спокойно возразил Жан Донне. — Вы слишком беспокоитесь об этих делегациях. Пусть наши белые друзья расхлебывают кашу, которую они же сами и заварили. Да ничего особенного не произойдет. Они потолкуют с нами здесь, в этом уютном кабинете, выпьют хорошего вина, пообедают, мельком взглянут на живописные шалаши, украшенные и замаскированные кумачом — тут уж придется раскошелиться, а может быть, наш добрый министр госбезопасности достанет красных тряпок у своих друзей и безвозмездно. Затем делегации мирно уедут, затем в газетах появится восторженное описание райской страны Гынгуании, которая… гм… засучив рукава, строит социализм. Захлебываясь, журналисты будут врать о добродушии, приветливости, кротости и прирожденном свободолюбии гынгуанского народа, о грации и привлекательности гынгуанских женщин. Две трети разглагольствований будут посвящены правительству. Премьер Гынгуании — доктор философии, подумайте! Министр культуры — знаток и ценитель всех искусств, и сам скрипач. Министр госбезопасности прозорлив, мудр и предан делу Маркса-Ленина… Министр иностранных дел — бывший кельнер, то есть пролетарий, знает четыре языка, очень образованный самоучка. Они упомянут даже и нашего милого, славного традиционалиста, ярого сторонника, хранителя и пропагандиста древней гынгуанской культуры и обычаев, нашего свирепого знахаря Рчырчау… Разве вы не знаете, как все это делается, мой дорогой Дон-Кихот?

На лице премьера выразилось сильнейшее отвращение. Он откупорил новую бутылку вина и снова залпом выпил два бокала. Его коллеги молча следили за борьбой каких-то тягостных мыслей на его лице и за каждым его движением.

— Я не могу так! — вскричал он и начал ходить, вернее, — судорожно метаться по комнате. — Я не могу лгать, не умею утверждать, что есть то, чего нет!

— Привыкнете! — успокоительно заметил Жан Донне. — А не привыкнете, — уезжайте в Европу. В сущности, вы почти белый. Будете там читать лекции о Платоне английским юношам и юношам-мулатам в колледже вашего тестя. Вы слишком честны для того, чтобы заниматься политикой, и слишком серьезно настроены для того, чтобы вести Гынгуанию к коммунизму. Такое занятие требует большого юмора, резко выраженной комической жилки в характере.