Воровский - [67]

«Все это велите заделать в пакет и запечатать, — сообщал он. — Не знаю, знакомы ли наши с техникой отправки курьеров: пакет должен быть за печатями Комиссариата иностранных дел и у курьера должен быть курьерский лист вроде того, с которым я его послал, и этот лист должен быть визирован в шведском посольстве (хотя последний пункт при выезде из России, кажется, не нужен)».

Целыми днями Воровский был занят в посольстве. Домой он приходил после шести часов, но и тогда его рабочий день еще не кончался: прибывали посетители, которые не считали возможным по каким-либо причинам посещать посольство.

Воровский пил кофе, расстегивал серый в елочку однобортный пиджак, но не снимал его (авось кто придет: послу надо быть в форме!), садился читать газеты. Жена ворчала, что он много работает, не жалеет себя. Утешая ее, Воровский отвечал, что сейчас только и можно тем взять, что работать за троих, ведь людей так мало!

В начале 1918 года из России прибыл курьер. Он привез диппочту, передал приветы от Ленина, Ганецкого, Луначарского, Бонч-Бруевича и других товарищей. Воровский не успел его расспросить, как тот исчез. Единственное, о чем сообщил он, так это о Луначарском, о его скорби по поводу гибели произведений искусства.

«Конечно, революция, как всякая война, — рассуждал Воровский, — приносит и известную долю горечи, особенно таким эстетическим натурам, как, например, Луначарский. Да разве мне не было больно, — думал Воровский, — когда я читал, как Красная гвардия обстреливала Кремль, где засели юнкера. Ведь там собраны несметные сокровища, гордость русского гения. Но война есть война. Когда речь идет кто — кого, не приходится сокрушаться, что гибнут произведения культуры. Когда пушки смолкнут, народ займется культурой. Конечно, наше пролетарское искусство будет строиться не на песке, оно вберет в себя все лучшее, все передовое из прошлого, и поэтому мы должны стараться сохранить искусство прошлого, но не любой ценой. Главное сейчас — укрепить власть. И вот это, видимо, еще не все уяснили себе. Но они поймут. Ильич поможет…»

Все еще находясь под впечатлением услышанного, Воровский засел за письма.

«Ну, ну! — писал он Вере Михайловне Величкиной, жене Бонч-Бруевича. — Как Вам нравится эта сказка из «1001 ночи»? Вы в министерских сферах витаете, а я чуть не «посланник»! Где же Каруж?! (Улица в Женеве, на которой жили большевики в эмиграции накануне первой русской революции.. — Н. П.)

Страшно интересное и захватывающее время! В такое время хочется жить… Мир увидит, как говорит и действует пролетариат, который достигает власти.

Мы уже совсем было собрались в Россию, да назначение комиссаром задержало. Живем так себе, беда, что все-таки оторваны, мало имеем сведений, газеты запаздывают, телеграммы скудны».

ПИСЬМО ИЛЬИЧУ

«Дорогой Владимир Ильич, — писал Воровский 20 января 1918 года. — Я давно чувствую потребность с Вами побеседовать, и, хотя Вы адски заняты, может, удосужитесь прочесть это письмо, а кто знает, может, ответите на него. Я принял предложенную мне должность представителя правительства в Скандинавии, так сказать, с закрытыми глазами: не имея возможности ни повидаться с товарищами в Питере, ни обсудить политическое положение и мою роль, ни даже ознакомиться с новым порядком в России, с составом и официальной физиономией правительства, с его точкой зрения и намерениями. Но я считал, что в такой горячий момент лучше сделать некоторые ошибки, действуя быстро, чем ради безошибочных поступков тратить уйму времени на поездку в Питер и разговоры».

Далее в письме Воровский сообщал, что, учтя все это, он начал действовать, как подсказывали ему его большевистское понимание момента, интересы рабочего правительства и его здравый смысл. Он писал, что ему страшно хочется поговорить с Владимиром Ильичем по душам, узнать, как Ильич сам думает. Но сейчас это, видимо, только мечта. И Воровский делился с Лениным своими мыслями. Воровский заверял Ленина, что он всей душой с ним и по мере сил своими делами старается помочь общему делу.

В этом обстоятельном письме Воровский писал, как он с каждым днем все более убеждается, что политика «ведомства» Троцкого основана не на разумной борьбе за демократический прочный мир народов, а на ложно-классическом жесте и высокопарной фразе.

Тогда Вацлав Вацлавович вел в Стокгольме негласные «побочные» переговоры с немцами. Все то, что немцы не могли или не хотели говорить в Бресте, они передавали своему советнику в Стокгольме Рицлеру, а тот доводил до сведения Воровского. О всех немецких условиях Воровский, в свою очередь, сообщал непосредственно Ленину в Петроград.

В течение долгого времени Воровский защищал Троцкого в Стокгольме от нападок и делал это искренне, но последние события показали, что Троцкий «с треском провалился на экзамене». И Воровский приводил список ошибок Троцкого.

1) После заключения перемирия никоим образом нельзя было ехать в Брест для разговоров о мире, что надо было вести их в Стокгольме, ибо немцы страшно боятся Стокгольма. Воровский сообщал Ленину, что об этом он ставил Троцкого в известность. Но тот не внял его советам. Тогда, до начала переговоров о мире, можно было от немцев добиться перенесения места переговоров. Но после того как начались переговоры в Бресте, обменялись декларациями и т. д., уже поздно было ставить требования о переезде в Стокгольм.