Воровская семейка - [28]

Гейл бросил на Кэт быстрый взгляд, значивший только одно: «Мы можем ему доверять?»

Ее ответ был прост: «У нас нет выбора».

— Это дело из тех, которыми занималась моя мать, когда не помогала вам. С исследованиями.

Кэт провела последние несколько часов, гадая, насколько хорошо мистер Штайн знал ее мать. Но ответ, как оказалось, легко читался в его глазах. Он улыбнулся:

— Понятно.

— Нам нужно узнать… — Кэт продолжила. — Мне нужно узнать, говорит ли вам о чем-то… вот это.

Гейл сунул руку в карман пальто и вытащил оттуда пять листков бумаги. Пять фотографий — зернистых снимков со странными ракурсами, сделанных с видеозаписи. Мистер Штайн разложил их на заваленном бумагами столе и принялся что-то шептать на языке, которого Кэт не понимала. На какое-то мгновение она подумала, что мужчина вовсе забыл об их с Гейлом присутствии. Он внимательно изучал фотографии, словно перед ним была колода карт, а сам он был предсказателем, пытавшимся прочесть по ним собственную судьбу.

— Это… — произнес он наконец. Голос мужчины стал резче, когда он спросил: — Как? Где?

— Мы… — промямлила Кэт, неожиданно обнаружив перед собой человека, которому она никак не могла солгать.

К счастью, у Гейла не было такой проблемы.

— Мы смотрели кое-что недавно, одно домашнее видео. Они были на нем.

Глаза мистера Штайна расширились.

— Все? В одном месте?

Гейл кивнул.

— Мы так думаем. Это коллекция, которая…

— Это никакая не коллекция! — выкрикнул Абирам Штайн. — Это узники, военнопленные!

Кэт вспомнила комнату, спрятанную подо рвом, охранявшуюся лучшими в мире системами безопасности, и поняла, что он прав. Артуро Такконе захватил пять бесценных полотен, пять свидетельств истории — и запер их в плену до той самой ночи, когда их освободил Визили Романи.

— Вы знаете, что это такое, молодой человек? — спросил мистер Штайн у Гейла, показывая тому фотографию картины, на которой была изображена молодая женщина в белом платье, выглядывавшая на сцену из-за занавеса.

— Похоже на Дега, — ответил Гейл.

— Так и есть. — Мистер Штайн кивнул, словно одобряя спутника, выбранного Кэт. — Эта картина называется «Танцовщица, ожидающая за кулисами».

Мужчина поднялся на ноги и пересек комнату, направляясь к шкафчику, ломившемуся под тяжестью книг, журналов и ползучих растений, вившихся прямо по пыльному полу. Он открыл шкаф и, достав толстую папку, положил ее на стол.

— Я полагаю, вы образованный молодой человек, — проговорил мистер Штайн. — Скажите, вы видели это полотно раньше?

Гейл отрицательно помотал головой.

— Именно. Потому что никто не видел его вот уже более пятидесяти лет. — Мистер Штайн тяжело опустился на стул, будто потратил всю энергию, добираясь до шкафа, и не мог больше держаться на ногах. — Йохан Шульхофф был банкиром в одном маленьком, но процветающем городке у австрийской границы, в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. У него была хорошенькая дочка. Красавица-жена. Уютный дом.

Мистер Штайн раскрыл папку: к одной из страниц была прикреплена копия семейного портрета, с которого широко улыбались три человека в нарядной одежде, а из-за их спин выглядывала «Танцовщица, ожидающая за кулисами».

— Эта картина висела в их столовой до того самого дня, когда пришли нацисты и забрали ее — и всех до одного членов семьи Шульхоффа. Никого из них с тех пор не видели. — Мужчина не сводил глаз с фотографии. На его глазах выступили слезы, и он прошептал: — До этого дня.

Кэт подумала о своей матери, которая сидела на этом самом стуле и просматривала эти самые папки, но так и не приблизилась к тому, что казалось навсегда потерянным.

— Но ты ведь знала это и раньше, не так ли, Катарина? — спросил мистер Штайн. Он взял в руки другой снимок.

— А это Ренуар — «Два мальчика, бегущих по полю ржи».

Кэт и Гейл наклонились над изображением двух детей. Шляпу одного из них унес ветер, она летела по полю, и мальчики гнались за ней.

— Эта картина была заказана одним французским государственным лицом, очень богатым. Здесь изображены два его сына, играющие у семейного замка под Ниццей. Картина висела в доме старшего сына, в Париже, до фашистской оккупации. Один из братьев выжил в лагерях. А она… — мистер Штайн вытер глаза и на мгновение замолчал. — Мы боялись, что она не выжила.

Кэт и Гейл не произнесли ни слова, пока мистер Штайн рассказывал им о картине Вермеера под названием «Философ» и о полотне Рембрандта, изображавшем блудного сына. Но дойдя до последней картины, мистер Штайн еще больше посуровел. Он держал фотографию так бережно, словно в его руках был сам пропавший шедевр.

— Тебе знакомо это полотно, Катарина?

— Нет… — голос Кэт задрожал.

— Посмотри внимательно, — настойчиво повторил мужчина.

— Я не знаю эту картину, — сказала Кэт, чувствуя его разочарование.

— Она называется «Девушка, молящаяся Святому Николаю», — сказал мистер Штайн, переводя взгляд с картины на Кэт и обратно. — И она очень, очень далеко от дома.

Мистер Штайн внимательно посмотрел на Кэт.

— Твоя мать когда-то сидела на этом самом стуле. Она слушала, как этот самый старик разглагольствовал о линиях на карте и о законах в книгах, которые даже много лет спустя находятся где-то между добром и злом. Государства с их законами о происхождении, — мистер Штайн презрительно усмехнулся, — музеи с их фальшивыми документами о покупках.