Воровская дюжина. Сборник рассказов - [21]

— Осел! — гаркнул Дортмундер.

— Чего? — заморгал на него Келп.

— Парень с ослиной головой! Он прошел с заднего двора до входа и обратно. Мы еще кивнули друг другу.

Келп теперь устремил свои глазищи на кузена.

— Тот парень с ослиной башкой, тот который…

— Что? Келли? — переспросил кузен. — Келли мой партнер во всех делах! Он со мной был с самого начала! Он режиссер, он играет роли, он любит этот театр!

С негодованием рассматривая Дортмундера, еще сильнее источая аромат своего навоза, кузен продолжал кричать:

— Так вот что вы придумали мистер Дортмундер? — До этого тот был просто «Джон». — Вот в чем дело? Скрыть собственное преступление опорочив невинного человека?

— Может это он так пошутил? — мстительно ответил Дортмундер. — Или может по рассеянности взял.

Келп, как стало очевидно, готов был ухватится за любую идею, лишь бы прекратить это безумие.

— Братан, может это оно, так и есть. Келли твой партнер. Может он взял деньги, чтобы тебя не обременять и сам положит их в банк, а?

Но Бокер на такое не повелся.

— Келли никогда не берет деньги. Я тут бизнес веду, а он Артист, и он… Келли! — Вдруг заорал он в проход и замахал своей огромной ручищей.

Келп с Дортмундером обменялись взглядами. В глазах Келпа читалось подозрение, а Дортмундер наоборот, сиял.

Келли подошел к ним, вытирая бумажным полотенцем вспотевшую шею.

— Что стряслось?

Это был низкорослый, худой мужичок, неопределенного возраста, ему могло быть как 14, так и 80. Ослиной головы при нем не было, но это еще ничего не доказывало. Его лицо было все в глубоких морщинах, таких глубоких что в этих расщелинах можно было монетку спрятать. Глаза у него были на выкате, белки приняли голубоватый оттенок, а тонкие волосы были такого ненатурального черного цвета, что наводили на мысль о сапожной ваксе. Он был одет в тот же комбинезон с черной футболкой — по идее актеры в таких костюмах изображали рабочий люд, а те кто был в занавесках и пляжных полотенцах играли аристократию. Келли был лидером селян, которые ставили свою пьесу внутри этой пьесы — о, это было ужасно! Кошмарно это было! — так что он все еще был в своем костюме и черных ботинках.

— Так что случилось-то?

— Я тебе расскажу что случилось! — пообещал ему Бокер и указал на Келпа. — Я уже познакомил тебя с городским братом моей жены?

— Да, мы уже знакомы. — Келли как нетерпеливый человек, уже наверное желал выбраться из своего театрального костюма и надеть что-нибудь попроще, так что он быстро кивнул Келпу и бросил:

— Как делишки?

— Не очень.

— А это, — Бокер без удовольствия ткнул пальцем в Дортмундера. — Дружок моего кузена, тоже городской. Парень с репутацией нечистого на руку.

— Ну…

— И дальше что? — Келли по-прежнему был нетерпелив.

— И он свиснул всю выручку!

Такой жаргон для Келли оказался чересчур и от непонимания его морщинистые каньоны на лице даже увеличились.

— Он что сделал?

Раздраженный что приходится использовать простую лексику, Бокер резко ответил:

— Он украл все деньги из театральной кассы!

— Я этого не делал! — не согласился Дортмундер.

Келли посмотрел на Дортмундера с таким выражением словно не ожидал от него такой подлости.

— Слушай парень, мы живем на эти деньги.

— Я не брал их! — у Дортмундера случился второй всплеск гордости и достоинства.

— У этого парня еще хватило наглости обвинить тебя в воровстве! — Бокер осмелел, чувствуя что у него теперь есть союзник.

Келли совсем сморщился.

— Меня?

— Все что я сказал так это то, что ты ходил вокруг театра, — почему-то достоинство стало покидать Дортмундера.

— Не ходил я, — отказался Келли. Вообще-то будучи актером для него не составило бы труда придать голосу честности.

Значит он все-таки ходил, подумал Дортмундер и продолжил, считая что правда это его оружие:

— Конечно, ходил. Мы еще кивнули друг другу. На тебе была эта ослиная голова, и было это где-то за десять минут до конца спектакля.

— Друг, за десять минут до конца я был на сцене перед глазами у всех, в том числе и твоего друга. И без ослиной головы, кстати.

— Это правда, Джон. Феи как раз тогда унесли голову, — вставил Келп.

— В таком случае, это должен быть один из парней в таком же комбинезоне. Они же не все были на сцене, так ведь? — Дортмундер внезапно сообразил в чем здесь может быть дело.

Но Бокер понял все по-своему.

— Именно это ты увидел, городской мошенник, когда выходил из кассы с нашими денюжками в кармане! Ты заглянул в эту дверь, и увидел что на сцене только один крестьянин, это Келли, и бутафорского осла нет и….

— Какого осла? — не понял Дортмундер.

— Бутафорского осла! — заорал Бокер, сердито указывая на свою голову. — Голова! Это бутафория!

— Знаешь, Джесси, в некоторых профсоюзах это называют костюмом, — вставил Келли.

— Без разницы! — отмахнулся от термина Бокер, как будто сам недавно не козырял тут знаниями театрального сленга. — Не важно как она называется, но ты ее увидел или не увидел. Ты увидел что Келли на сцене один, без этой головы, и других крестьян рядом нет, и вот тогда-то ты и придумал как можно обвинить кого-то другого! Но я тебе скажу — ни черта у тебя не выйдет!

Ну, невиновность не сильно-то ценили и раньше, как Дортмундер и подозревал, да и достоинство с гордостью тоже не выдержали испытания. Так и что у нас остается? Дортмундер ставил на насилие, которое по крайней мере может очистить поле деятельности. Но тут Келп заявил: