Воронов дар. Изнанка прошлого - [15]

— Напоить всех решила? — скрыть злость у меня получилось плохо.

— А что в этом такого? Это просто вино. Даже родители иногда на праздники позволяют мне выпить бокал, — Мила нахмурившись, свела брови к переносице. — Ты такой правильный, Ярослав. Какая вечеринка проходит без выпивки? Если ребята придут, а тут будет только сок и морс, меня засмеют.

— Мила, большинству из нас и пятнадцати нет! Какая к чертовой матери выпивка? Пьяные подростки хуже свиней, сейчас стоит пригубить, и вы тут такое вытворять начнете!… Нет, извини, но я не могу этого допустить.

Отчеканив последнюю фразу, я решительно направился с двумя графинами в сторону уборной комнаты.

Мила семенила следом:

— Что ты задумал, Яр?

Я не ответил, а молча выплеснул содержимое графинов в унитаз.

— Что ты делаешь, Ярослав? — возмущенно воскликнула Мила. — Не смей! Ты мне не отец и даже не жених, ты не имеешь права так поступать!

— Да мне плевать, — бросил я ей, и направился за следующими графинами.

— Ярослав! Перестань! — возмущенно кричала на меня Мила, такой разъярённой я видел ее впервые. Она мертвой хваткой вцепилась в графин, который я уже взял, и с такой безумной яростью уставилась на меня, что даже мне, повидавшему немало за свой век, стало не по себе.

— Ты спятила? — спокойно поинтересовался я, продолжая при этом крепко держат графин.

— Это ты спятил! Ведешь себя как зануда! Это между прочим дорогой алкоголь и мне пришлось заплатить человеку, чтобы его купили.

— Мне стыдно за тебя, — я резко отпустил графин.

Мила его так сильно на себя тянула, что половина его содержимого вылилось на ее нежно-кремовое платье. Алое пятно стремительно расползлось по ткани.

— Да что ты?! — в растерянности и ужасе воскликнула Мила, уставившись на испорченное платье, потом подняла на меня взгляд, полный слез.

— Зачем я вообще тебя позвала, Гарван?! — воскликнула она в сердцах, от бессилия и злости зарыдала, плюхнулась в ближайшее кресло, при этом продолжая прижимать графин с вином к груди.

— Теперь все будут смеяться надо мной и считать меня лгуньей! — причитала она, не переставая лить слезы. — Это было мое лучшее платье! Я уже рассказала о нем Жанне, и как теперь? Ты все испортил, Ярослав! — она сорвалась на крик.

— Все это опять только для того, чтобы им понравиться? — я неодобрительно покачал головой. — Неужели ты не понимаешь, что ты унижаешься?

— Это ты ничего не понимаешь! — воскликнула она, со злой обидой и вызовом взглянув на меня. — Мне это нужно! Я должна быть лучше всех, популярнее всех! Я не могу себе позволить быть таким изгоем, как ты! У меня нет княжества, нет твоего титула и положения! Мне все придется выгрызать зубами!

Мне хотелось сказать сейчас ей многое. Например, о том, как сильно она меня разочаровала. Милая, нежная и невинная Милана, которой я ее всегда считал, оказалась совсем другой. Моя Мила не могла устраивать разгульные вечеринки с таким обилием алкоголя. Она просто не была способна на это. А эта Мила готова на все, чтобы понравиться кучке этих сопливых и надменных аристократов.

Но я ничего этого говорить не стал, я не больше не знал, как с ней говорить. Она молода и в силу молодости — глупа. Все, что бы я ей не сказал, она воспримет в штыки, потому что у нас слишком разные взгляды на жизнь.

В этот миг что-то надсадно хрустнуло и сломалось внутри меня и рассыпалось. Та, о которой я так мечтал в прошлой жизни — умерла. Рассыпался ее нежный образ, как и развеялась та любовь. Мила, которую я любил осталась в прошлой жизни. А эта Милана Арнгейер другая — она чужая.

Я ничего не говорил, я просто молчал. Время шло, и я сейчас нужен был Якобу. И я решил, что к черту алиби, к черту эта идиотская вечеринка, и к черту Милана!

— Уходи, Ярослав! — всхлипнув, воскликнула она. — Не хочу тебя больше видеть!

Я молча кивнул, я тоже не хотел ее видеть.

Я подошел к столику с алкоголем, схватил графин с ликером, сделав несколько больших глотков терпкого жгучего напитка. Мне было плевать, напьются ли сегодня мои одноклассники до безобразного вида, меня волновала только Мила, но теперь и это стало безразлично.

Не прощаясь, я забрал графин, и решительно зашагал прочь. Впервые за время пребывания в прошлом мне захотелось напиться до беспамятства. Но я этого делать не стал, мне нужна ясная голова, да и мой молодой неподготовленный организм к подобному еще явно не готов.

Содержимое я разлил вдоль аллейки, ведущей к центральным воротам особняка Арнгейеров, эдакий маленький символичный акт мести, который почему-то принес мне облегчение.

К воротам уже начли подъезжать дорогие тетраходы одноклассников, я ускорил шаг — встречаться с ними мне совсем не хотелось.

Я оставил пустой графин у ворот и быстро выскочил на улицу. Как раз в этот миг из первого тетрахода вылезала напомаженная и разряженная Жанна Клаус со своими подружками, меня они к счастью, не заметили.

Особняк Арнгейеров остался позади, как и шумный смех развеселых подростков. Осталась там и моя надежда на счастливую семейную жизнь, с женщиной, которую я всегда считал идеальной. Но теперь я осознал, что только в моем воображении она была такой. Спали шоры, и я наконец прозрел. Вместо досады я почему-то ощутил облегчение, потому что теперь я свободен от надежд и любви. А значит, менее уязвим.