Воронежские корабли - [21]
– Да не то сынок?! – крикнул Прокопий. – Господи!
А Васятка от слез слова но мог вымолвить.
– Мамушка где же? – наконец спросил он.
– Нету, Вася твоей мамушки, – вздохнул Прокопий. – Померла мамушка. Да и мне, видно, недолго осталось… Гнием мы тута… Ты б, Вася, государю сказал…
– Ну, будя! – строго оборвал стражник. – А то как бы с вами самому в яму не попасть.
Он схватил Васятку за шиворот и поволок за ворота.
Пошел Василий, едва от слез разбирая дорогу. Шел и сам не ведал куда.
Нет бы ему, опасаясь, темными закоулочками пробираться, нет бы по задворкам, по-за огородами, чтоб, не дай бог, на кого не нарваться.
Ничего он этого не соображал, шел и шел, куда ноги несут.
И принесли его ноги к шумному месту, где дудки, гусли играли, слышалась пьяная песня, а над низенькой дверью, раскачиваясь на ветру, горел фонарь.
Под фонарем два мужика плясали. Это был кабак.
А Васятка ничего не замечал, шел, как в тумане, как во сне, и видел одно только: черная дыра с решеткой и бледное, мертвое лицо отца.
И вдруг чья-то сильная рука легла на его плечо, и хриплый, знакомый голос воскликнул:
– Ба! Ба! Искусна кюнстлер!
Ненавистный немец больно сжимал Васяткино плечо, сопел, дышал в лицо винным перегаром.
«Пропал!» – мелькнуло в голове Василия.
Он отчаянно рванулся и, оставив в руке немца клок ветхого зипуна, пустился бежать.
– Дерши фора! – закричал немец.
Кинулись от лавок сторожа, схватили малого, повалили наземь.
Ночевал Васятка в чулане на съезжей.
Присудили ему за побег из цифирной школы батоги и каторгу.
Заплечный мастер Дениско бил вполсилы, жалел.
Потом хотели гнать в Тавров, да об эту пору пришел солдат из леса просить людей.
И попал Васятка на Могильское озеро.
– Вот тебе и Голландия, – выслушав Васяткин рассказ, вздохнул Афанасий. – Ох, ребята! Вся наша беда от пустого начальства… Отчего ж и вся Расея наперекосяк пошла?
Глава шестнадцатая,
в которой мимо сел и деревень плывут плоты, волкулаки воют, горит костер, и при ярком пламени его школяр Васятка читает мужикам прелестную бумагу
Работали в лесу до заморозков.
Наконец все плоты были повязаны, и караульные солдаты с лошадьми и лишними мужиками пошли в Воронеж.
А плоты велели в Тавров-город гнать.
На Могильском остались одни плотогоны. Среди них были Афанасий, Иванок и Васятка. Его за кашевара взяли.
Дьячок Ларька тоже к плотогонам прилепился.
– Сплыву с вами до Таврова, – сказал он, – а там – Дон. Буду к казакам пробиваться.
И вот поплыли плоты. За старшого был старик Кирша.
Путь по воде лежал неблизкий, а плоты плыли медленно. Да и куда спешить?
Села частые, плыть весело.
Курино-село проплыли. Манино. Сенное.
Тут на реке Излегоще множество гусей, уток гуртовалось перед отлетом. Палками посшибали с пяток.
Возле Ситной деревни стали на ночевку. Костер зажгли. Ощипали уток и такое сотворили варево, что хоть бы и царю на стол так впору.
Вот сидят плотогоны возле костра, варево хлебают. На высоком глинистом бугре – деревня Ситная. Слышно, как в крайнем дворе южит голодная свинья. И где-то наверху, на круче, дурным воем воет собака.
А над плотогонами – погост. На самой горе – кресты могильные. Откуда там собаке быть?
– Ох, дети, нехорошо! – покачал головой Кирша. – Не собака это.
– А кто, дедушка? – удивленно спросил Васятка.
– Это, малый, называется волкулак. Он по ночам из могилы выходит, у сонного человека кровь сосет.
– Будя плести-то! – с досадой сказал Афанасий. – Какого-то волкулака придумал. Вон в Воронеже так-то весной брехали, будто на Чижовском погосте ночью эти волкулаки ходят. Государь говорит: «Поймать мне волкулака!» И послал солдат на погост. Велел им для отваги по чарке поднесть. Ну, залегли они меж могил, слышат – идут. Вот так-то, не хуже как сейчас, по-собачьи воют. Солдаты оробели сперва, но ведь – служба, царский приказ. Кинулись на тех волкулаков, схватили, повязали, на съезжую приволокли. Утром – глядь-поглядь, а волкулаки-то свои, чижовские: Миколка Груздь с товарищами. Они ночным делом добрых людей грабить хаживали.
– Верно! – засмеялся дьячок Ларька. – На Чижовке было, Тихвинской божьей матери церкви погост. Он, сказывали, Миколка-то, с тихвинским попом в доле был. Ясак пополам делили…
Кирша на такие слова только плюнул.
И в это время опять наверху завыла собака. Вдруг обвалилась глина, мелкие комочки зашуршали по круче и из тьмы кромешной подкатились к костру.
– Свят, свят, свят! – испуганно перекрестился Кирша.
Плотогоны замерли, вглядываясь в темноту. Кто-то осторожно спускался с горы. Иванок с Афанасием вскочили, ухватились за дубины.
– Постойте, ребята! – послышался хриплый, простуженный голос. – Не замайте, я к вам не с худом…
К костру подошел здоровенный детина. Он был без шапки. Смоляные с проседью кудри падали на лоб. В правом ухе сверкала медная серьга. Сквозь клочья рваного зипуна виднелось крутое, могучее плечо.
– Хлеб да соль, – сказал он. – Здоровы были.
– Садись, гость будешь, – ответил Кирша. – Ложка есть?
– Как не быть.
– Ну, давай с нами хлебать.
– Это можно, – присаживаясь на корточки к костру, сказал кудрявый. – Горяченького, признаться, давно не едал.
Тут опять сверху посыпалась, зашуршала глина.
Уголовный роман замечательных воронежских писателей В. Кораблинова и Ю. Гончарова.«… Вскоре им попались навстречу ребятишки. Они шли с мешком – собирать желуди для свиней, но, увидев пойманное чудовище, позабыли про дело и побежали следом. Затем к шествию присоединились какие-то женщины, возвращавшиеся из магазина в лесной поселок, затем совхозные лесорубы, Сигизмунд с Ермолаем и Дуськой, – словом, при входе в село Жорка и его полонянин были окружены уже довольно многолюдной толпой, изумленно и злобно разглядывавшей дикого человека, как все решили, убийцу учителя Извалова.
«…– Не просто пожар, не просто! Это явный поджог, чтобы замаскировать убийство! Погиб Афанасий Трифоныч Мязин…– Кто?! – Костя сбросил с себя простыню и сел на диване.– Мязин, изобретатель…– Что ты говоришь? Не может быть! – вскричал Костя, хотя постоянно твердил, что такую фразу следователь должен забыть: возможно все, даже самое невероятное, фантастическое.– Представь! И как тонко подстроено! Выглядит совсем как несчастный случай – будто бы дом загорелся по вине самого Мязина, изнутри, а он не смог выбраться, задохнулся в дыму.
«… Сколько же было отпущено этому человеку!Шумными овациями его встречали в Париже, в Берлине, в Мадриде, в Токио. Его портреты – самые разнообразные – в ярких клоунских блестках, в легких костюмах из чесучи, в строгом сюртуке со снежно-белым пластроном, с массой орденских звезд (бухарского эмира, персидская, французская Академии искусств), с россыпью медалей и жетонов на лацканах… В гриме, а чаще (последние годы исключительно) без грима: открытое смеющееся смуглое лицо, точеный, с горбинкой нос, темные шелковистые усы с изящнейшими колечками, небрежно взбитая над прекрасным лбом прическа…Тысячи самых забавных, невероятных историй – легенд, анекдотов, пестрые столбцы газетной трескотни – всюду, где бы ни появлялся, неизменно сопровождали его триумфальное шествие, увеличивали и без того огромную славу «короля смеха».
«… Наконец загремела щеколда, дверь распахнулась. Кутаясь в старенький серый платок, перед Мочаловым стояла довольно высокая, худощавая женщина. На сероватом, нездоровом лице резко чернели неаккуратно подведенные брови. Из-под платка выбивались, видно еще не причесанные, черные волосы. Синяя бархотка на белой худенькой шее должна была придать женщине вид кокетливой игривости. Болезненность и страдание провели множество тонких, как надтреснутое стекло, морщинок возле рта, на щеках. Все в ней было жалко и нехорошо.
«… Но среди девичьей пестроты одна сразу же привлекла его внимание: скромна, молчалива, и ведь не красавица, а взглянешь – и глаз не оторвешь. Она не ахала, не жеманничала, не докучала просьбами черкнуть в альбом. Как-то завязался разговор о поэзии, девицы восторгались любимыми стихотворцами: были названы имена Бенедиктова, Кукольника, Жуковского.Она сказала:– Некрасов…– Ох, эта Натали! – возмущенно защебетали девицы. – Вечно не как все, с какими-то выдумками… Какая же это поэзия – Некрасов!– Браво! – воскликнул Никитин. – Браво, Наталья Антоновна! Я рад, что наши с вами вкусы совпадают…Она взглянула на него и улыбнулась.
«… Со стародавних времен прижился у нас такой неписаный закон, что гениям все дозволено. Это, мол, личности исключительные, у них и психика особенная, и в силу этой «особенной» психики им и надлежит прощать то, что другим ни в коем случае не прощается.Когда иной раз заспорят на эту тему, то защитники неприкосновенности гениев обязательно приводят в пример анекдоты из жизни разных знаменитых людей. Очень любопытно, что большая часть подобных анекдотов связана с пьяными похождениями знаменитостей или какими-нибудь эксцентричными поступками, зачастую граничащими с обыкновенным хулиганством.И вот мне вспоминается одна простенькая история, в которой, правда, нет гениев в общепринятом смысле, а все обыкновенные люди.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие романа одного из ведущих испанских писателей развивается в двух временных планах: в начале прошлого века и в 1975 г., в дни, когда умирал Франко. Герой пишет книгу о Гойе, работа над которой подводит его к осмыслению закономерностей национальной истории, заставляет серьезно задуматься о переломных моментах в истории Испании, о возможных путях демократизации страны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть "Генерал, рожденный революцией" рассказывает читателю об Александре Федоровиче Мясникове (Мясникяне), руководителе минских большевиков в дни Октябрьской революции, способности которого раскрылись с особенной силой и яркостью в обстановке революционной бури.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.