Воронцовы - [19]

О последних годах жизни Дашковой, совпавших с первым десятилетием нового века, рассказывают воспоминания Мэри Брэдфорд и сестры ее Кэтрин Уильмот. Особенно ценны свидетельства Мэри. Она поехала в Россию по совету своей родственницы на год или два, а прожила у Екатерины Романовны целых пять лет, оставив ценнейшие записки и письма, позволяющие проследить жизнь «железной» Катрин.

Мэри рисовали портрет старой тиранки с необузданным нравом, скупой до неприличия. Говорили, что она собирает и рассучивает старые, потускневшие аксельбанты, а витки продает. Говорили также, что это отшельница, живущая в угрюмом уединении, которое изредка нарушается старыми екатерининскими вельможами, собирающимися за карточным столом, где идет далеко за полночь большая игра (и Екатерина Малая приходит в ярость, если ей случается проиграть).

Все это так не вязалось с романтическим образом, который сложился у Мэри под влиянием рассказов очевидцев переворота о юной героине, скачущей с саблей наголо впереди войска, что молодая англичанка совсем растерялась и чуть было не повернула назад, так и не доехав до Москвы.

Знакомство с Дашковой опровергло обе эти легенды.

Мэри описывает женщину с открытым и умным лицом, одетую в глухое черное платье с серебряной звездой на левой стороне груди, с выцветшим шелковым платком на шее и белым мужским колпаком на волосах. Может быть, ее внешний облик и показался девушке странным, но «прием ее был так ласков, искренен, тепл и в то же время важен, что я тотчас почувствовала самую горячую любовь к ней… Княгиня очень деликатно напомнила мне о знакомых людях и обстоятельствах, перенесла на минуту в Англию своим прекрасным разговором на простом, но сильном английском языке…».

Мэри Уильмот стала последней привязанностью Дашковой, заполнив хоть отчасти ту пустоту, которую образовал в жизни Екатерины Романовны разлад с собственными детьми.

«Моя русская мать» – так называет Мэри Екатерину Романовну в письмах и воспоминаниях.

Дашкова хоть и отдалилась от двора и светской жизни, в те годы считалась первой московской знаменитостью – ее всюду встречали с поклонами и почестями, к которым, надо сказать, при всем своем уме она не оставалась равнодушной. На балы Екатерина Романовна любила приезжать первой. Иногда и свечи еще не были зажжены, а она уже нетерпеливо расхаживала по залу, приводя тем самым в трепет хозяев.

Приведем несколько цитат из писем Кэтрин сестре, они как нельзя более полно рисуют портрет удивительной женщины.

Кэтрин Уильмот писала из России: «…Никто, каков бы ни был его чин, не смеет сесть в присутствии ее, если она не попросит; в нередко случается, что она не позволяет; я видела однажды с полдюжины князей, простоявших в продолжение всего визита. Дашковой, кажется, никогда не приходило в голову притворяться в своих чувствах… Она режет правду как хлеб, нравится ли это другим или нет – для нее все равно; к счастью, природа дала ей чувствительное и доброе сердце, иначе она была бы общественным бичом».

«Когда мы оставались дома, – вспоминает Мэри, – у княгини была свои собрания; здесь присутствовали знаменитости екатерининского века, осыпанные бриллиантами, звездами, полные былых придворных воспоминаний, говорившие о своих похождениях и заслугах, и в это время, казалось, они молодели. Я с удовольствием смотрела на княгиню в кругу ее современников: простота ее одежды, свежесть лица, отмеченного выражением истины, достоинства и самоуважения, резко отличали ее от этих красных и белых фигур, покрытых драгоценными камнями и украшениями…».

И еще из писем, что Кэтрин Уильмот, писала о Екатерине Романовне своей сестре: «Она учит каменщиков класть стены, помогает делать дорожки, ходит кормить коров, сочиняет музыку, пишет статьи для печати, знает до конца церковный чин и поправляет священника». Поправляет священника! Можно представить себе, как тяжело было жить с такой женщиной ее близким и слугам. «Железобетона тогда не изобрели, а железобетонный характер у Дашковой уже был». И горе было тому, кто ее ослушается. Как-то раз в имении Кирьяново две соседские свиньи забрались в цветник Дашковой. Возмущенная этой наглостью, Дашкова приказала своим холопам зарубить несчастных хрюшек. Соседи подали на нее в суд. Дашкову оштрафовали на 60 рублей. Петербург умирал со смеху, а Екатерина II вывела Дашкову в своей комедии «За мухой с обухом» в роли госпожи Постреловой, хвастливой и высокомерной.

Двор ликовал, а страдания Дашковой были безмерны.

Воспоминания обеих сестер полны удивления неутомимостью Дашковой и разнообразием ее занятий. В начале века Екатерина Романовна была увлечена хозяйственными хлопотами: постройкой домов (чертежи к этим постройкам она всегда «рисовала» сама), театром, больницей, манежем, оранжереями – приумножением своего уже очень большого в ту пору капитала; деловой корреспонденцией, а также перепиской с учеными, родными, друзьями; собственными литературными трудами. В воспоминаниях и письмах Уильмот в Англию сохранились не только любопытные подробности, но подчас и наблюдения более глубокие. Одно из них – об отношении Дашковой к религии – высвечивает новую грань этой сложной натуры. В кругу близких, рассказывает Мэри, Екатерина Романовна признавала, что считает многие догматы православной церкви совершенной выдумкой, а духовенство – подчас невежественным и безнравственным.