Ворон - [25]

– А зачем нам белка?

– Чтоб в колесе бегала!

Артёмыч сам посмеялся своей шутке, а дальше говорил серьёзно:

– Мех у неё тоже хороший. Что, шапок беличьих не видел?

Дима вздрогнул, вспомнив кровоточащую шапку на Кристине.

– Ну вот. Мех подешевле, не соболиный, но ничего, копейка рубль бережёт. Идём. Зря ты, что ли, ружьё таскаешь?

Артёмыч вполголоса рассказывал о следах, будто белка была поблизости и могла испугаться его слов. Охотник хорошо знал тайгу. Легко читал её жизнь по малейшим отметинам.

– Клёст тут пошерудил вволю. Много шишек посбивал. Они теперь, кислые, лежат под снегом, так что белки понизу кормятся. Нам это на руку. Видишь? Наслед путаный, и лапки стоят не вкривь, а в одну сторону. Значит, это тропа не к гнезду, а к жировке. Видишь?

Дима кивнул.

– Вот. Следы петляют, потому что она шишки искала. Туда прыгнет, сюда. Тут вот снег подрыла. Ямка мелкая. Ничего не нашла. Дальше отправилась. А тут, смотри, ямка до земли прорыта. Снег разворошила, а потом к дереву побежала. Значит, нашла себе шишку и полезла на ветки лущить её. Дура-дура, а на открытом месте жировать не будет.

Артёмыч медленно обошёл дерево. Остановился и подозвал Диму.

– Видишь посорки[14]? Лузга всякая лежит. Значит, где-то там, – охотник указал на лиственницу, – она и сидела. Если хорошо поискать, найдём отходной след. Шишку добила, на ветке оставила, а дальше – вниз и опять петляла где-нибудь.

– Интересно, – прошептал Дима.

– А то! – усмехнулся Артёмыч. – Ладно, урок ботаники окончен. Так можно весь день блуждать – смотреть, кто что делал, куда и чем гадил. Пора делом заняться. Нам жировочная тропа не нужна. По такой толком ничего не добудешь.

Охотники ходили ещё минут десять, прежде чем Артёмыч, довольный, указал:

– Вот. Видишь? Чего киваешь-то? Наклонись хоть над следом. Есть разница?

– Есть, – неуверенно кивнул Дима.

– В чём?

– Не знаю…

– Ну ты даёшь! Будешь так быстро не знать, зверя не найдёшь. Смотри. Лапки уже враскос стоят. И расстояние между прыжками короче. Почему?

– Устала? – предположил Дима.

– Обожралась! – рассмеялся Артёмыч. – Набила брюхо и домой топает. С таким брюхом особо не попрыгаешь. И видишь, какая теперь тропка?

– Прямая?

– Во-от! А говорил, не видишь ничего. – Артёмыч потрепал Диму за шапку, отчего та сползла на лоб, пришлось поправлять. – Белке теперь искать нечего, жировка закончилась, идёт домой. Поэтому бежит прямо, ничего не подкапывает.

– А как она запомнила дорогу в гнездо?

– Да бог её знает. – Артёмыч покривился. – Что за вопрос? Ничего она не запоминала, просто бежала себе в гнездо, и всё тут.

Охотники пошли вдоль наследа. Дима помнил наставления дяди, поэтому старался шагать чуть в стороне, чтобы не сломать звериную тропку. Если она запутается, перевяжется с другими тропками, можно будет вернуться и подхватить её сызнова.

Когда беличьи следы упёрлись в лиственницу, Дима насторожился, нащупал за плечом ружьё и спросил:

– Тут?

– Нет. – Артёмыч качнул головой. – Дура дурой, а понизу до гнезда не бежит. Ещё метров тридцать. Белка их наверняка поверху пробежала. Осенью по чернотропу[15] искать бесполезно. По снегу проще. Главное, глазами смотреть, а не попой.

Дима не понял, как же дальше искать белку, но спрашивать об этом не стал – увидел, что Артёмыч насупился, посерьёзнел. Медленными шагами обходил дерево и присматривался к снежному покрову. Тот был волнистым, блестел под солнцем, а местами был усеян лесным сором.

Низкое небо мраморной крышкой лежало на макушках тайги. Палевое, с прожилками голубого инея, оно было тяжёлым, крепким. Его затянула пелена лощёных облаков, а быть может, оно и само по себе, обмороженное декабрьской зимой, стало таким безликим, невзрачным.

Оглядываясь по сторонам, Дима вспомнил, как ещё в сентябре Алевтина Георгиевна, учительница истории, рассказывала о древнегреческом путешественнике Пифее. Он первым из всех греков добрался до северных морей и там впервые увидел снежные поля – километры крепкого наста, покрывавшего всё окоёмное[16] пространство. Вернувшись домой, Пифей поторопился рассказать об увиденном, но ему никто не поверил. Друзья назвали его сказочником, шарлатаном.

Древние греки, конечно, видели лёгкую порошу, но не могли и вообразить, что снег бывает таким обильным. Путешественника унижали насмешками до самой смерти. «Вот бы их всех, этих умников, сюда заслать, – подумал Дима. Как и тогда, на уроке, ему стало жалко Пифея, обидно за его несправедливое одиночество. – Побросать их в сугробы и послушать, как они заговорят».

Артёмыч неожиданно перешёл к следующему дереву. Дима, отмахнувшись от древнегреческих распрей, поторопился за охотником. Ждал объяснений, но Артёмыч молчал.

Перейдя к третьему дереву, юноша не выдержал:

– Ну что?

Охотник нехотя, шёпотом объяснил, что белка пробежала тут меньше часа назад, что её путь можно отследить по свежим обсыпкам с веток. Из-под её лапок падали шелушинки коры, снежная опока, прядки лишайника и даже метёлки хвои. Всё это свежими вехами обозначило беличью верховую тропу.

Сколько Дима ни всматривался в снег, ничего не примечал. Для него лесной сор оставался однообразным.