Воробьиная ночь - [2]

— Это тебе ничего не даст. Двое. Черноволосые. Элегантные. Вежливые. Но с тобой полетят не они. Трое сопровождающих. Я их не видел.

— А я смогу?

— До взлета — вряд ли. Я не могу приказать им явиться для осмотра. Я не знаю, кто они и где они.

— Стоп. Через неделю я — никто. Мне нужны деньги. Они не могут знать?..

— Пока об этом знаем только мы двое, а я — не болтлив. Сомневаюсь, что и ты, задрав хвост…

— Колокольчика на хвосте нет.

— Но если бы они даже и знали… Какое отношение это может иметь к вылету?

— Никакого.

— Я тоже так думаю. Вряд ли они решили от щедрот своих подкинуть тебе на пропитание.

— А документы?

— В порядке. Комар носа не подточит.

— Груз не указан?

— Указан. Полсотни ящиков. Две тонны двести пятьдесят четыре килограмма. Осенило?

— М-да… А мы не можем потребовать вскрыть несколько ящиков?

— Не можем.

— Почему?

— Допустим, в ящиках оружие. Его конфискуют. Вылета нет. Денег нет. — Кедров вытащил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. — Второй вариант: вскрыли — в ящиках безобидный груз. Как думаешь, этот заказчик впредь когда-нибудь к нам обратится?

— Нет.

— Но главное: документы в порядке, груз в самолете, все осмотрено и проверено. Законными представителями власти, на законном основании. Я или ты подходим к этому законному представителю и говорим: а давайте-ка вскроем вот эти ящички и посмотрим, что в них находится. И он спросит: на каком основании? Ах, только потому, что вам что-то показалось. А вот мне ничего не кажется, потому что я их уже проверил и перепроверять самого себя не буду. И ты никогда не узнаешь: действительно ли он что-то там проверил, или ему дали на лапу, чтоб не проверял. А если там оружие, то уж на лапу точно дали, и ничем ты его с места не шевельнешь.

— О, времена, о, нравы.

— С трудов праведных не наживешь палат каменных.

— Вылет во сколько?

— В час двадцать.

— Время они определили?

— Да.

— Что до Уренгоя, что до Чечни — где-то вокруг четырех часов. Ночь.

— Да.

— Все равно ни о чем не говорит.

— Нет. Так что, берешься?

— У меня нет выбора… — повторил Останин.

Кедров выдвинул ящик стола, вытащил из него обернутую банковским бандажом пачку пятидесятитысячных купюр.

— Даже так? — сказал Николай.

— Даже.

Он взял пачку и, не вскрывая, сунул ее в карман.

— Вряд ли из тебя получится что-нибудь путное. Ни один капиталист не стал бы рисковать и платить за еще не выполненную работу.

— Я рискну, — сказал Кедров.

Он еще раз залез в ящик и вынул газетный сверток. Тот глухо стукнул по столу. Кедров двинул его к Николаю.

— А это что?

— ТТ…

Он жестко, чуть прищурившись, взглянул в глаза Останину. Последняя точка.

— Дело начинает пованивать, — сказал Николай, и в его лице на секунду промелькнуло напряжение. Это уже были не шутки. Разговор, даже самый что ни на, — одно. Пушка — совсем другое. — Чей?

— Не мой.

— Зачем?

— Чем бес не шутит. Такой организм, — он окинул взглядом обширную фигуру Останина с головы до ног, — не хотелось бы, чтоб разукомплектовали.

— А мне не хотелось бы связываться с законом.

— Отчета не потребуют. А форточка в самолете всегда под рукой.

— Круто. — Он все еще не притрагивался к пистолету. — А может, поговорить с оружейниками?

— Не дадут. Частная лавочка. И не в том дело. За тобой могут следить. Черт. Не хотелось мне во все это ввязываться. Но если тут все чисто — и в трубу вылетать не хочется. Такие предложения делают не каждый день.

Останин взял пистолет, проверил предохранитель, обойму, застегнул кобуру и сунул сверток во второй карман.

2

…Один из вежливых господ сказал Кедрову:

— За рейс мы вам хорошо платим?

— Да.

— Вот вам еще пять миллионов — специально для командира. Желательно, чтобы им был Останин. Договоритесь, чтоб дверь кабины в полете не закрывалась.

Нужно быть круглым идиотом, чтобы не понять: самолет пойдет не туда, куда планируется вылет, — в кабину войдут и укажут новый маршрут. Но какое до этого дело ему, Кедрову? Никакого. А если они еще подбрасывают пять миллионов Останину — чего ж лучше?!

…Спустя некоторое время приходит третий не менее вежливый и элегантно одетый господин.

— Мы переведем на ваш счет двадцать миллионов, если этот рейс состоится точно по плану.

— Что вы имеете в виду?

— Возможно, самолет попытаются захватить в воздухе и направить в другую точку. Это необходимо предотвратить.

— И как это сделать?

— Предупредить и вооружить командира.

По двадцать миллионов на каждом перекрестке, конечно, не валяются. И все же.

— А если я этого не сделаю?

— Сделаете.

Сталь в глазах и голосе? Смерть — вот что в них. Холодная, равнодушная смерть. И каким бы смелым и решительным бывший комэск Кедров ни был, он слишком хорошо понял, что таким господам вопросов не задают. Он молча взял протянутый ему «ТТ».

Когда Останин вышел, Кедров откинулся на спинку стула и немного расслабился.

— А что я мог еще сделать?! — спросил он себя со злобой. — Что?

Возможно, он подставил хорошего человека, который этого не заслуживает. Приговорил? Да откуда ему, Кедрову, знать, если он сам ничего не понимает в этой чертовой головоломке. Ему нужно, чтоб самолет взлетел. Остальное его не касается.

Конечно, он не был настолько наивным, чтобы ничего не видеть и не слышать И не ему первому пришла в голову мысль, что на развале империи можно нажиться ничуть не хуже, а даже лучше, чем на ее создании. На создание все-таки нужно затрачивать какие-то материалы, а это хочешь не хочешь уменьшает твой куш. На развале же нужно всего лишь тащить то, что плохо лежит. Или специально плохо положено. Не только «ваучеризация и приватизация», которые, с его точки зрения, обернулись самым гнуснейшим и наглым ограблением народа за всю историю человечества.