Вор - [65]

— Вот как, — сказал халдей, когда некоторые мотивы моих поступков стали более очевидны. — Ты устал, — сказал он через мгновение, и он был прав. — Мы пойдем.

— Подождите, — попросил я. — Вы не рассказали о посланцах Суниса.

Халдей покачал головой.

— Лучше расспроси свою царицу, — сказал он.

Я проследил за его взглядом и увидел царицу, которая подошла незаметно и неизвестно как долго стояла в дверях. Она была одета в зеленое вышитое платье, которое делало ее похожей на ворону в павлиньих перьях. Мой брат Темен сломал ей нос деревянным мечом, когда им было по одиннадцать лет, в результате эта травма придала ей больше привлекательности, чем вся красота царицы Аттолии, но она не осознавала этого и верила, что разочаровала людей, не став красавицей. За пять лет правления она завоевала любовь и преданность своих подданных. Все считают ее красивой, говорил я царице, и в мешке из-под лука будут любить не меньше, чем в дорогом платье, которое навязывает ей хранительница гардероба. Она фыркала на меня, напоминая, что обязана выглядеть богато, если уж не смогла вырасти красивой.

Я нахмурился, потому что мой мудрый совет явно позабыли, пока я находился далеко от дома.

* * *

Халдей принес извинения за свою невнимательность, но она махнула рукой, а затем села на край постели и крепко сжала мою руку.

— Тебе надо больше отдыхать, — сказала она.

— Сначала я должен узнать, что сообщили посланники Суниса.

— Евгенидис, ты устал.

— Сейчас я встану, — пригрозил я, — И пойду искать того, кто мне все расскажет.

Она сдалась. Я знал, что она не будет долго спорить. Иначе она вообще бы не пришла.

— Сначала нам просто сообщили, что царь Суниса вывел своих солдат из леса на южном склоне горы Иркес. В довольно грубой форме.

— Он пытался провести армию через еловый лес?

— Да.

— Фу. — я презрительно помотал головой. — Идиот. Вот что значит лишиться халдея, который может дать разумный совет. Ты подожгла деревья?

Царица покачала головой.

— Нет. Это не понадобилось. Я послала записку с твоим кузеном Кродесом и предупредила, что подожгу лес, если он не выведет своих людей к закату.

Лицо халдея побелело при мысли, что вся армия его страны могла обратиться в пепел.

— Второй посланец был более вежлив, — продолжала царица, откинувшись на подушку напротив меня. — Царь Суниса просил сообщить любые сведения о местонахождении и благополучии его халдея и наследника.

— Наследника халдея? — удивился я.

— Наследника царя.

Я посмотрел на Софоса.

— Так твой отец брат царя?

— А ты не знал? — сказал он.

— Нет.

Царица рассмеялась.

— Ты преподнес мне мой престол и наследника моего врага на одном блюдечке. Придворные до сих пор под впечатлением. — «Лучше бы их было поменьше при моем эффектном появлении в тронном зале без штанов», подумал я. — Я считаю, — продолжала она, — Что смогу добиться некоторых уступок от Суниса прежде, чем отправлю его племянника домой.

Она улыбнулась Софосу, и он, конечно, покраснел. Ее улыбка производила неизгладимое впечатление и на более черствых людей; просто невозможно было не улыбнуться ей в ответ. Не зря халдей мечтал увидеть ее на троне своей страны.

— Мне пора идти, — сказала царица, поднимаясь с моих подушек.

Она высвободила свою руку из моей и наклонилась поцеловать меня в лоб, Дар Хамиатеса на золотой цепочке коснулся моего носа. Когда она выпрямилась, камень снова лег ей на грудь чуть ниже ключиц.

* * *

Два дня спустя, когда я немного окреп, была проведена официальная церемония поднесения царице Дара Хамиатеса ее двоюродным братом Евгенидесом. Очевидно, простота, с которой я сунул ей в руки камень на грязном ремешке, не удовлетворила церемониймейстера. Явился камердинер моего отца и помог мне облачиться в модную одежду. Я провел всю церемонию как в тумане и кое-как вытерпел последующий банкет.

Мои кузены высказали свой обычный набор завуалированных оскорблений. Мои тети смотрели на меня через губу, а мои дяди «неумышленно» нагрубили, с удивлением заметив, как мало я похож на своего отца, полностью унаследовав все качества материнской родни.

Я не смог изобрести ни одного иронического замечания в ответ и, полагаю, был весьма сдержан. Действительно, мне было все равно, просто я убедился, что при дворе ничего не изменилось. Я отправился спать.

* * *

Ночью у меня начался жар, и доктор с помощниками обосновались у моей постели на всю следующую неделю. Я помнил, что однажды вечером ко мне пришла царица и предложила Дар Хамиатеса, но я заявил ей, что предпочитаю умереть. Я уже достаточно наигрался и этим камешком и предполагаемым бессмертием, которым, по слухам, он мог наделить своего владельца. Я обнаружил, что есть нечто ужасное и пугающее в том, сколько жизней он забирает в обмен на свое покровительство.

Она молча кивнула, как будто сама давно все поняла. Хотя, может быть, это был сон.

Когда я наконец почувствовал себя лучше, то оставил в своей комнате одного врача. Я принял участие в церемонии, поборов его яростное сопротивление, и теперь он тиранил меня с правом полного морального превосходства. Он предупредил, что отрежет мне ногу, если я попытаюсь поставить ее на пол. Я сообщил, что последователи Асклепия приносят клятву не причинять вреда живому существу. Он сказал, что ради меня, конечно, сделает исключение.