Вор с черным языком - [65]

– Страшилище, значит? Как грубо! – сказала висевшая вниз головой убийца.

– Ладно, ладно. Думаю, тебе не мешало бы знать, что я сам себе хозяин. Я сделаю то, чего хочет от меня Гильдия, и буду очень стараться. Можешь дернуть меня за волосы, если тебя это заводит. Но учти: если останутся следы, это заметят другие, если ты поранишь меня, об этом узнают. И не важно, нужна тебе моя помощь или нет; Гильдия желает, чтобы я добрался до запада, а ты служишь ей точно так же, как и я. Так что можешь убить меня, раз уж захотелось, но сомневаюсь, что в Гильдии обрадуются, если у тебя не будет серьезной причины для этого.

Пальцы ослабли и отпустили мои волосы.

Я даже не взглянул на убийцу.

– И еще одно: если с ведьмочкой, которую я хотел поцеловать, что-нибудь случится, знай, что я, несмотря на всю свою привязанность к этому коту, сверну ему шею и брошу в самый горячий костер, какой только найду. И тебя вместе с ним.

Со скалы надо мной прилетел низкий, мрачный смешок.

– Знаешь, – сказала убийца, – ты начинаешь мне нравиться.

– Возможно, когда-нибудь это чувство станет взаимным.

– Ладно, ты заслужил угощение. Беги на берег и отдери эту девчонку.

– Не-а, не сегодня, – ответил я, вставая. – Ради такого стоит и подождать.

Рад бы сказать, что этим все и закончилось, но последнее слово осталось за убийцей. Да, у меня была счастливая, дразнящая, искусительная ночь с Норригаль на холодном до дрожи берегу. Я целовал пухлые губы ведьмочки, пробовал на вкус ее черный язык своим языком, пока солнечный свет не обескровил облака, и мы направились обратно в лагерь, держась за руки, но разжали их, как только вышли из-за скалы. Товарищи по несчастью встретили нас злобными взглядами, и вовсе не потому, что мы всю ночь где-то развлекались. Просто татуированная сучка ночью съела рыбу, которую поймали Малк и Гормалин. Всю без остатка. А кости подбросила туда, где должны были спать мы.

Можете мне поверить, дальше было много споров и огорчений. Но в конце концов все это оказалось не так уж и важно.

Два дня спустя на остров приплыли гоблины.

33 Хрен бы кто вышел за гоблина

На случай если никто не потрудился вам объяснить, а сами вы их никогда не видели, должен сказать, что гоблины уродливы до крайности. Не так, как ваш чудаковатый двоюродный брат, у которого слишком много веснушек, совершенно нет шеи, а пальцы похожи на сосиски, – это просто невзрачность. Возможно, кто-нибудь и выйдет за него замуж, если он умеет ходить за плугом или варить пиво. За гоблина хрен бы кто вышел. В глубине души мы понимаем, что они наши кровные враги, один их вид оскорбляет наши чувства, как вид акул или зубастых червей. Они не похожи на обезьян, которые не так уж сильно отличаются от человека. Но гоблины? Это что-то совсем другое. Никто не знает, откуда они взялись. До Тряса не было никаких сообщений о них, и ученые полагают, что именно этот катаклизм и привел к нам гоблинов из какого-то худшего мира или просто из-под земли. Судя по их виду, как раз оттуда они и пришли.

Первый раз в жизни я видел гоблина так близко. Точнее говоря, на том корабле, что приплыл на наш затерянный в море остров, их было восемнадцать. Гоблинам нравятся числа, кратные девяти. Это потому, что у них по девять пальцев. Один палец на нерабочей руке у гоблинов превратился в крюк, который они могут втянуть, как кошки свои когти, а могут выставить и вцепиться в вас, захватить ногу, а потом укусить. У большинства гоблинов крюк на левой руке. Правокрюкие пользуются особым уважением. Считается, что они благословлены их маленьким странным богом, который, если судить по молитвенным дощечкам гоблинов, похож на обыкновенное грязное пятно.

Но вернемся к крюку. Рука с крюком слабей и короче рабочей руки. Возможно, именно поэтому гоблины не выносят симметрии. Как рассказывал один из наших генералов, гоблины потому и обрушают углы человеческих домов, что им становится дурно от прямых линий. Наши прекрасные памятники с математически выверенными очертаниями кажутся им отвратительными и грубыми, оскорбляющими саму природу. Сооружения гоблинов точно так же озадачивают нас, как и их корабли.

Я охотился с луком на скальных цыплят, потому что не сумел наловить рыбы и загладить вину перед Малком. Мне пришлось сознаться, что это я съел его рыбу, хотя на самом деле не тронул ни плавника, ни косточки. Традиционный способ охоты на тупиков был мне хорошо известен: нужно повиснуть на скале и размахивать сетью на длинной палке, пытаясь поймать птицу в воздухе. Но у меня не было ни палки, ни сети, ни особого желания висеть на скале. Поэтому я использовал грубый, примитивный способ, и две мелкие пичужки уже висели у меня на ремне. Птичий помет покрывал меня с головы до ног, ветер хлестал в лицо. Мы как раз поцапались с самкой тупика, видевшей, как я подстрелил ее дружка. И тут я заметил парус. Зеленый гоблинский парус на голубой-голубой воде у самого горизонта. Над кораблем поднимался сизый шлейф дыма, почти белый на фоне летящих темно-серых облаков.

Я бросил охоту и побежал к лагерю, прячась за выступами скал. Солдаты научили меня, как на языке жестов показать гоблинов. Я сжал руку в кулак и отогнул два последних пальца в виде крюка. Увидев это, Гальва стащила с себя рубаху, видимо собираясь выпустить на волю боевую птицу. А Малк поднял саблю.