Вор - [50]

— О, — произносит она и манит меня на кухню. Я иду за ней и вижу, как она достает из шкафа бутылку текилы. Потом наливает два шота, выпивает один из них и наливает ещё.

— Лучше ссориться под текилой, — объясняет она, протягивая мне стакан.

Не хочу пить. Если добавить алкоголь к тому пламени, которое и так рвется наружу, получится опасная смесь. Я смотрю на прозрачную жидкость и подношу её к губам. Если Лия хочет огня, то она его получит.

— Где Эстелла?

— Спит.

Я ставлю стакан на стол.

Хорошо.

Я подхожу к бывшей жене. Она откинулась в стуле, её ноздри раздуваются.

— Скажи мне, что ты сделала.

— Я делала множество вещей, — пожимает плечами она, пытаясь выглядеть расслабленной, — давай поконкретнее.

— Оливия.

Ее имя проносится между нами, вскрывая старые раны и разбрызгивая кровь по комнате. Лия в ярости.

— Не произноси это имя в моем доме.

— Это мой дом, — спокойно отвечаю я. Лия бледнеет. Проводит языком по зубам и медленно моргает.

— Ты знаешь Тернера?

— Да.

— И ты попросила его сблизиться с Оливией... чтобы держать её подальше от меня?

— Да.

Я киваю. Сердце ноет. Наклоняюсь над столом, чтобы подавить нарастающую ярость, прежде чем та выплеснется наружу. Я проталкиваю её вниз, сглатывая презрение, и смотрю ей в глаза. У нас с Оливией никогда не было шанса. Все это время, когда мы уничтожали друг друга, кто-то другой тоже в этом участвовал.

— Лия, — спрашиваю я, закрывая глаза. — В больнице, после того, как ты приняла эти таблетки… — мой голос надрывается. Я провожу рукой по лицу. Я так устал. — Ты была беременна?

Она задирает подбородок, и я уже знаю ответ.

О Боже. Она солгала. Если она солгала про ребенка, о чем еще она врала? Я вспоминаю кровь. Кровь по всей простыне. Она сказала, что потеряла ребенка, и я ей поверил. Вероятнее всего, это были просто месячные. Как скоро после этого была зачата Эстелла?

Я хожу по кухне, скрестив руки за спиной. И снова называю ее имя, но теперь это похоже на мольбу.

— Лия, она моя? О, черт, — безвольно опускаю руки. — Она моя?

Я наблюдаю за ней, пока она обдумывает свой ответ. В ней борются желание сказать правду и солгать. Наконец, она пожимает плечами.

— Ага.

Весь мир погружается в тишину. Сердце разбивается. Снова собирается. И разбивается.

Печаль разрывает меня пополам. Два года, я не видел её два года. Моя дочь. Моя дочь.

Я выпиваю текилу и даю выход злости, швыряя стакан об пол. Он разбивается, и Лия подпрыгивает. Мне хочется встряхнуть её, кинуть, как этот стакан, и смотреть, как она разлетается на множество осколков, за все, что она сделала. Я направляюсь к лестнице.

— Калеб! — она идет за мной и хватает за руку. Я вырываюсь и поднимаюсь выше, перешагивая сразу через две ступеньки.

Она зовет меня, но я едва её слышу. Поднимаюсь и поворачиваю налево. Она позади меня, умоляет остановиться.

— Калеб, она спит. Ты потревожишь её. Не надо...

Я распахиваю дверь и вхожу в теплый розовый свет. В углу её кровать с пологом на четырех столбиках. Медленно вхожу, и ковер приглушает мои шаги. Я смотрю, как её волосы разметались по подушке, поразительно рыжие и кудрявые. Делаю ещё один шаг и вижу её лицо: надутые губки, пухлые щечки и мой нос. Присаживаюсь на колени перед кроватью, чтобы смотреть на неё, и второй раз в своей жизни плачу. Плачу тихо, тело содрогается от рыданий.

Мольбы Лии утихают. Я не знаю, где она, меня не волнует. Стелла распахивает глаза. Для ребенка, разбуженного посреди ночи незнакомцем, она выглядит на удивление спокойной. Она тихо лежит, ее голубые глаза изучают мое лицо взглядом очень взрослого ребенка.

— Почему ты пачешь?

Звук ее голоса, скрипучий, как у матери, потрясает меня. И слезы текут ещё сильнее.

— Папочка, почему ты пачешь?

Чувствую, словно кто-то опрокинул на меня ведро с ледяной водой. Я наклоняюсь назад, внезапно протрезвев. Рассматриваю ее растрепанные волосы, ее полные щечки и таю перед моей дочерью.

— Откуда ты знаешь, что я твой папочка? — нежно спрашиваю я.

Она хмурится, надувает губы, и показывает пальчиком на тумбочку. Я поворачиваюсь и вижу фотографию, на которой держу её, совсем маленькую, на руках.

Лия рассказывала ей обо мне? Не понимаю. Не знаю, благодарить её за это или отругать. Если она хотела, чтобы я думал, будто эта малышка не моя, тогда почему Эстелле рассказывала совсем другое?

— Стелла, — говорю я осторожно, — можно я тебя обниму? — мне хочется прижать её к себе и рыдать, уткнувшись в её прекрасные рыжие волосы, но не хочу спугнуть мою девочку.

Она улыбается. А отвечая, поднимает плечики и покачивает головой во все стороны.

— Конечно, — она наклоняется вперед, вытянув руки.

Прижимаю её к груди, целуя в макушку. Я едва могу дышать. Мне хочется поднять её, отнести в машину и увезти подальше от женщины, которая прятала её от меня. Но я не могу быть как Лия. Я должен поступать так, как лучше для Стеллы. Мне хочется прижимать её к себе всю ночь. Необходимо собрать в кулак всю свою волю, чтобы разомкнуть объятия.

— Стелла, — начинаю я, отстраняясь от нее. — Тебе придется лечь спать, но угадай, что?

Она делает милое, детское личико.

— Что?

— Завтра я приеду, чтобы провести время с тобой.