Вор - [15]

— Только посмотрите на нас, — говорит Кэмми. — Мы снова все вместе, словно и не было этих восьми чертовски лживых лет, полных всякого дерьма.

Я смотрю на неё в зеркало заднего вида.

— Сильно злишься?

— Нет, нет, всё в порядке. Ты в порядке? Я в порядке, — она скрещивает руки на груди и отворачивается к окну.

Я бросаю взгляд на Оливию, которая тоже смотрит в окно. Она выглядит слишком отвлеченной, чтобы обратить внимание на происходящее.

— Мы можем не спорить хотя бы сегодня, Кэм, — произносит она еле слышно. — Он здесь, потому что я попросила его прийти.

Я хмурюсь. Знаю, что мне лучше не спрашивать о том, что происходит между ними. Иначе всё может превратиться в неслыханный ор. Не проронив ни слова, я сворачиваю на парковку «Воффел Хаус». Оливия не сводит глаз с моей руки, пока я переключаю передачи.

— Ты рассказала ему про Ноя, О?

— Заткнись, Кэмми, — резко отвечает Оливия.

Я смотрю на нее краем глаза, охваченный любопытством.

— Рассказала мне что?

Внезапно Оливия поворачивается и указывает пальцем на Кэмми.

— Я тебя уничтожу.

— Зачем тебе это, когда ты так хороша в самоуничтожении?

Я открываю свою дверь.

— Мммм, вафли, — еще несколько ехидных замечаний проносится по салону автомобиля, пока я не решаю прервать их.

— Никто не разговаривает, пока каждая не съест по пять вафель.

Когда им было по двадцать, они начинали ссориться, как только понижался уровень сахара в крови. Прошло уже десять лет, но ничего так и не изменилось. Либо вы их накормите, либо они завладеют вами. Как Гремлины.

Сейчас же они обе послушно сидят с кислыми лицами, пока официантка не приносит наши блюда. Я ем омлет и наблюдаю, как они медленно отходят от ссоры. Через несколько минут они уже смеются и пробуют друг у друга с тарелок еду.

— Что говорит полиция, Оливия?

Она кладет вилку и вытирает рот.

— После того, как я выиграла дело, Добсон был убежден, что я сделал это потому, что люблю его, и теперь он считает, что мы должны быть вместе. Поэтому, полагаю, что сейчас он разъярен и направляется сюда за «своей невестой».

— Похоже на правду, — говорит Кэмми с набитым ртом. — Твои бывшие клиенты становятся одержимы тобой и самоликвидируются.

Она слизывает с пальцев сироп и многозначительно смотрит на меня.

Я пинаю Кэмми под столом.

— Ой!

Оливия подпирает подбородок ладонями.

— Разве тебе не хотелось бы, чтобы Добсон полюбил вместо меня Лию?

Я пытаюсь сдержать смех. Правда, пытаюсь. Но эти маленькие колкости, слетающие с её.... она такая чертовка…

Кэмми одаривает меня неодобрительным взглядом.

— Прекрати так смотреть на неё.

Я не отвечаю, потому что понимаю, о чём она говорит, и просто подмигиваю Оливии. Моя бывшая жена всегда обвиняла меня в том же, в чем сейчас обвиняет Кэмми. Когда я смотрю на Оливию, то не могу оторвать взгляд. И так происходит с того самого дня, когда я впервые увидел её под деревом. С тех пор вся красота окружающего мира напоминает мне о ней. И неважно о чем сейчас идет речь, все это всего лишь отражение Оливии. Эта маленькая ведьма очаровала меня.

Я встречаюсь взглядом с Оливией. Мы не отводим друг от друга глаз около шести секунд. Напряжение между нами такое сильное, что у меня начинает крутить живот, когда мы отводим глаза в сторону. Я вижу, как она пытается проглотить свои эмоции. Я знаю, о чем она думает.

Почему?

Я сам думаю об этом каждый день.

Я расплачиваюсь по счету, и мы садимся обратно в мою машину. Девушки не хотят возвращаться к Оливии.

— Калеб, он размажет тебя по стенке, — говорит Кэмми. — Я видела его вживую. Не обижайся, но не думаю, что ты сможешь побороть его. Он. Тебя. Размажет.

Оливия опустила голову на колени. Она не желает шутить о чем-то настолько серьезном, но ей очень сложно сдерживаться, находясь рядом со мной и Кэмми. Я вижу, как трясется её спина от приглушенного смеха. Я наклоняюсь и дергаю её за застежку бюстгальтера.

— Герцогиня, и ты туда же? Не думаешь, что я смогу позаботиться о Добби?

— Добби начал пытать животных, как только научился ходить. Однажды я видела, как он откусил голову мыши и съел её.

Я скривил лицо.

— Правда?

— Нет. Но он ест мясо очень слабой прожарки.

Я хихикаю.

— То, что говорили о его матери, это правда? Про её приставания к детям в церкви?

Оливия снимает пушинку со штанины и пожимает плечами.

— Похоже на правду. Он много рассказывал о том, что с ним делала его мать. Это объясняет его желание, хм... принуждать женщин любить его.

— Черт, — говорит Кэмми с заднего сидения. — А я ещё думала, что проблемы с отцом оказали влияние на тебя…

— Он когда-нибудь проявлял по отношению к тебе агрессию? — спрашиваю я, смотря на Оливию краем глаза.

— Нет, нет, он был очень тихим и спокойным. Практически джентльменом. Девушки рассказывали, что он сначала спрашивал у них разрешения и только после этого насиловал их. Больной, правда? «Позволь мне изнасиловать тебя… Я сначала спрошу разрешения, но в случае отказа, не раздумывая, убью тебя. Но, даже не смотря на это, позволь мне сначала спросить».

Уголки её губ опускаются, и она качает головой.

— Люди такие испорченные. Все мы. Мы только и можем, что причинять друг другу боль.

— Некоторые из нас испорчены сильнее других, тебе так не кажется? Например, наш хороший друг Добсон мог бы стать адвокатом, специализирующимся на защите детей, подвергшихся насилию, а не серийным насильником.