Вопрос — ответ - [49]

Все тут же собираются вокруг него, глядя на старика широко распахнутыми глазами, точно внучата на любимого дедушку.

Как только Бальвант начинает говорить, его усталый взор подергивается мечтательной, рассеянной дымкой, как у бывалого человека, припоминающего далекое прошлое.

— Шел тысяча девятьсот семьдесят первый — самый судьбоносный год в истории нашей нации…

Слушатели благоговейно затихают. Мистер Уагле отключает звук телевизора. Никто не возмущается. Кому интересны второсортные репортажи по сравнению с рассказом живого солдата, полученным из первых рук?

— Последняя настоящая битва разразилась третьего декабря тысяча девятьсот семьдесят первого года. Знаете, почему я запомнил дату с такой точностью? Именно в этот день, когда объявили войну, мне пришло письмо из Патханкота от любимой жены, которая сообщала, что принесла на свет мальчика, нашего первенца. «И пусть мы сейчас не вместе, — писала супруга, — но мысль о том, что ты сражаешься за родину, наполняет сердце гордостью и отрадой. Горячо молюсь, чтобы небеса сберегли твою жизнь. Возвращайся с победой, я и сын будем ждать тебя».

Не поверите: читаю — и плачу от счастья. Нелегко в такие минуты оказаться в разлуке с семьей, однако я был безумно рад уйти на битву, получив благословение жены, а появление сынишки утроило мои силы.

— Как вы его назвали? — полюбопытствовала миссис Дамле.

— Ну, этот вопрос мы решили уже давно. Думали, если родится девочка, дать ей имя Дурга, а если мальчик — пусть будет Шер. Вот он и стал Шер Сингхом.

— Расскажите про начало войны, — попросил мистер Ширке.

— В ночь на третье декабря, в новолуние, трусливый враг под покровом тьмы нанес упреждающие удары с воздуха на целый ряд наших аэродромов, расположенных в западном секторе. Яростной атаке подверглись Авантипур, Сринагар, Патханкот, Уттарлаи, Джодхпур, Амбала, Агра. И сразу же грянуло массивное наступление на стратегический сектор Чамб на севере.

— Где именно вы служили в то время? — вмешался мистер Уагле.

— Вместе с тринадцатой пехотной дивизией мы угодили в самое пекло, в Чамб. Тридцать пятый батальон сикхов, к которому я относился, как раз послали туда в составе бригады. Однако не мешает объяснить, почему же противник выбрал объектом для нападения простую, казалось бы, деревушку на западном берегу реки Мунавар-Тави. Дело в том, что через нее проходят жизненно важные пути к районам Акхнор и Джауриан. Иными словами, захват Чамба грозил бедой всему государству.

Так вот, примерно в восемь часов пятьдесят минут вечера пакистанцы нанесли троекратный удар по нашему сектору, за каких-то несколько часов уничтожив три пограничных патруля. Чуть ли не все блиндажи в той зоне изрядно пострадали.

Когда разразилось наступление, лично я командовал аванпостом. Противник обрушился на мою заставу с изрядно превосходящими силами. Не забывайте, за рекой Мунавар-Тави у нас оказалось только три батальона, против которых выступила двадцать третья пехотная дивизия Пакистана, группа из ста пятидесяти танков и девять или десять артиллерийских полков — то есть больше, чем по всему Восточному фронту.

Под моим началом тогда служили трое — Сукхвиндер Сингх из Патиалы, Раджешвар из Хошиарпура и Карнаил Сингх из Лудхианы. Последний был нашим любимцем. Высокий, сильный, он говорил рокочущим басом и так заразительно улыбался! Война его не страшила. Карнаил смеялся в лицо лютой смерти. И лишь одного наш храбрый боец страшился всем сердцем.

— Чего же? — интересуется мистер Кулкарни.

— Погребения. Видите ли, ходили слухи, что треклятые пакистанцы не возвращают нашей стороне тела, но сами умышленно хоронят их по мусульманскому обычаю, даже индусов. Набожного и благочестивого Карнаила пугала мысль о том, чтобы пасть в бою и оказаться зарытым в землю на глубину шести футов вместо того, чтобы сгореть на костре. «Обещайте, сэр, — говорил он мне за неделю до начала войны, — что в случае моей смерти позаботитесь о кремации. Ведь иначе душа не найдет покоя и будет скитаться в безднах преисподней целых тридцать шесть тысяч лет!» Конечно, я пытался успокоить его: дескать, рано тебе думать о подобных вещах, но парень стоял на своем, как скала. И так приставал, что я не выдержал и согласился. «Хорошо, — говорю, — будь по-твоему. Если погибнешь, я сделаю все, чтобы твое тело сожгли по всем правилам».

Итак, в ночь на третье декабря мы находились в убежище — Карнаил, Сукхвиндер, Раджешвар и я, когда вдруг начался обстрел…

— В убежище? — перебивает Путул. — А там стоял телевизор?

Солдат смеется:

— Сынок, там было вовсе не так роскошно, как здесь. Ни телевизора, ни ковра. Маленький тесный бункер, в котором едва помещались мы четверо. Зато нас одолевали москиты, а иногда наведывались и змеи. Ну да ладно… — Голос Бальванта становится снова серьезным. — Не знаю, хорошо ли вы знакомы с той местностью. Чамб лежит на равнине, которая, однако, известна своими серыми камнями, да еще саркандой — слоновьей травой, настолько густой и высокой, что в зарослях можно танк укрыть. И вот под покровом ночного мрака из этой травы внезапно явился враг. Не успели мы понять, что случилось, как слева и справа загрохотали минометы. А я, представьте, по-прежнему не видел ни зги. В убежище угодила граната, но мы ухитрились выбраться до взрыва. Разумеется, на каждом шагу нас ждал неистовый шквал пулеметного огня. Тихо, друг за другом, мы продвигались в полной темноте, стараясь вычислить источник яростной стрельбы. Шли долго и почти уже достигли вражеского бункера, откуда велась пальба, когда за моей спиной разорвалась мина. Опомнившись, я увидел: Раджешвар и Сукхвиндер уже мертвы, а Карнаил истекает кровью, раненный шрапнелью в живот. Мне одному повезло отделаться лишь неглубокими царапинами. Конечно, я доложил командиру о понесенных потерях. И сообщил, что нахожусь возле вражеской пулеметной позиции, которая так и поливает гибельным огнем и может нанести огромный урон всему батальону. Офицер обещал послать на помощь второе подразделение. «Главное — как-нибудь нейтрализуйте позицию», — сказал он.