Вопреки судьбе - [29]

Алан выстрелил. Наверное, он целился в глаз, но попал в морду. Мутант мотнул головой и прыгнул на них – так быстро, словно был на пружинах.

Едва успели кинуться в разные стороны. Дым ушел прыжком, сделал с высоты своего роста кувырок через плечо, и развернулся к кабану, выставив нож перед собой. Но мутант решил сначала прикончить обидчика. Алан стоял на одном колене и целился с двух рук. Лицо его было отрешенно-спокойным, будто никто не собирался бить его бивнями и топтать копытами – острыми и раздвоенными.

Ничего нельзя было предпринять. Кабан рыл землю. Алан замер.

Кабан кинулся – взял разбег и наклонил голову, выставив бивни. Дым задержал дыхание.

Алан все еще оставался на месте. В последнюю долю секунды он резко упал на бок, поджав ноги, и выстрелил два раза. Кабана занесло, он развернулся, настолько сильна была инерция, и рухнул в траву.

Он не дышал, из уха стекала струйка крови.

Ай да Алан, ай да Вильгельм Телль!

– Ты его… в ухо? – просипел Дым.

Алан кивнул. Он сидел на заднице, мелко дрожал и точно не мог разговаривать. Дым с опаской приблизился к убитому мутанту. Местами шкура была покрыта длинной шерстью, жесткой на вид. Язвы выглядели отвратительно: влажные, гноящиеся. Лучевая болезнь? Или просто грибок? Копыта животного природа явно предназначила для убийства – такими хорошо брюхо вспарывать. В приоткрытой пасти белели клыки, наводящие на мысль о том, что покойная свиноматка была как минимум всеядной, а скорее – хищной.

– Никогда. Так. Не пугался, – произнес Алан.

Он уже взял себя в руки и нашел силы подойти к добыче.

– Есть это нельзя, – пробормотал Дым. – Наверняка радиоактивное. Сдается, дружище, мы попали.

– Подумаешь, один выродок, – Алан усмехнулся, – страшнее человека зверя нет. А мы себя, кстати, этим шумом с головой выдали. Теперь единственный шанс спастись – уходить побыстрее и надеяться встретить реку, чтобы следы водой смыло.

Бросив тушу и обойдя елки, где все еще хрюкали поросята (встречаться с ними не было ни малейшего желания), ускорили шаг.

И Дым, и Алан видели оторванные конечности, развороченные внутренности, мозги на стенках – смерть и опасность не пугали их. Но сейчас Дымом овладело иррациональное чувство сродни страху первобытного человека перед громом и молнией, хотелось бежать подальше от непонятного, чуждого, вычеркнуть уродство из памяти и никогда не вспоминать…

И тут до него дошло, что это чувства Алана. Здесь, видимо, под действием излучения, способность чувствовать мысли обострилась.

– То, что ты чувствуешь, называется ксенофобией, – объяснил Дым.

Алан кивнул, не глядя на него.

Впереди показалась поляна. Трава на ней росла странным образом – кругами, как волосы на макушке. Наверное, какой-то выход породы.

– Наследим снова… – пробормотал Дым.

Чувство опасности, такое же сильное, как утром новоселья, накрыло его и заставило замереть. Что-то тут было не так, что-то в этой поляне было неправильное.

Сзади, довольно далеко, раздались голоса – это перекликались преследователи. Теперь поздно было думать о следах. Алан кинулся напрямик через поляну.

Дым не успел его остановить: друг вел себя в принципе правильно, у него не было столь развитой интуиции. Но вот сдвинуться с места, последовать за ним Дым не смог себя заставить.

И правильно сделал.

Алан успел добежать почти до «макушки», центра поляны, от которого спиралью расходилась трава, и вдруг остановился. Беспомощно развел руками, повернулся к Дыму. На лице его застыло выражение удивления и тоскливой растерянности.

– Обратно, – просипел Дым, – поворачивай назад.

Поздно. Алан начал взлетать. Как актер в цирке – вертикально вверх. Только вот не было троса, не было купола, и акробат не улыбался. На высоте полутора метров Алана закружило – несколько раз, резко, убыстряясь, он повернулся вокруг своей оси.

И мертвая тишина, повисшая над поляной, сменилась отвратительным хрустом. Дым рад бы был не смотреть, но не мог отвести взгляд.

Алана выжало, как мокрое полотенце, и ударило об землю. Это было не падение – именно удар, будто невидимая сила размахнулась и впечатала в поляну то, что еще недавно было другом Дыма. Неопрятное пятно – шмотки, пропитанные кровью – пролежали на траве всего несколько секунд. Потом (Дым даже не успел набрать в легкие достаточно воздуха для крика) земля задрожала киселем и поглотила останки человека.

Дым открыл рот для крика, но онемел и не выдавил из себя ни звука.

Такого не могло быть в обитаемой вселенной, произошедшее разрушало привычную картину мира, и, естественно, Дым запаниковал. Какой-то трезвый и здравый участок его личности, крохотный, в самом уголке сознания, отметил это: паника, дружок, приплыли. Дым сразу забыл все, чему его учили долгие годы: нельзя бежать, не разбирая дороги, нужно контролировать ситуацию. Для этого – успокой сердцебиение, дыши правильно… Ага, как же.

Он видел смерть много раз. Он видел горящих заживо и умирающих с разорванным брюхом. Он видел гипотермию, видел утопленников. Он видел, что остается от людей после теракта – мелкая кровавая пыль на стенах. И убитых детей, и маму с Егоркой, и боевых товарищей… Но всегда была причина, неприглядная, простая и понятная. Человек ли, оружие, созданное человеком, – причина была. И ее можно было разъять логикой, объяснить себе, и дальше действовать так, чтобы не попасться, чтобы не повторилось. Бывало страшно, бывало муторно и противно, но никогда не было настолько безысходно.