Вопреки искусству - [13]

Они старались подольше не возвращаться из леса, шли по звериным следам, прислушивались к охотничьим выстрелам. Наступил сезон охоты на зайцев, оленей и куропаток. Куропачьи тушки висели в подвале, связанные проволокой, из перьев выглядывали маленькие головки с закрытыми глазами, а сами перья побелели. В горах выпал снег. Земля в лесу затвердела от заморозков. Болота покрылись льдом, а лед на небольших горных озерцах стал таким прочным, что по нему можно было кататься. Поля побелели. Работы стало мало. Матильда пошла в школу, а Эйвинд сидел перед камином и ждал. Порой, дожидаясь ее из школы, он читал. Порой он писал письма матери, они становились все короче и короче, а писал он их все реже и реже, последнее письмо он написал в ноябре, и в том же месяце мальчика отправили домой, против его воли, не дожидаясь окончания войны; ему велели приехать домой к Рождеству, но в том не было нужды, это слишком быстро, он не хотел домой. Он жалел, что вообще писал матери, письма должны были успокоить ее, а получилось наоборот. Письма произвели на нее совсем иное впечатление. На хуторе ему было хорошо, и это причиняло ей боль. Наверное, потому, что он прекрасно обходился и без нее. Наверное, потому, что он упоминал в письмах Матильду. Ему следовало научиться врать. Следовало научиться хранить секреты. Следовало научиться всему, что сопутствует любви.

И оно случилось, несчастье-предупреждение, знак того, что дом лишился защиты. Было ли оно той неизбежной бедой, которую я давно ждал, или не было в нем иного смысла помимо самого события, заурядного в природе и случившегося на сей раз в моем саду, но оно и впрямь было ужасным. Я сидел за столом и работал. Амалия ушла в школу. Мы, как обычно, вместе позавтракали, и она побежала на автобус, как всегда опаздывая. Гравий скрипел у нее под ногами, а она бежала к воротам с рюкзаком за плечами. Не было случая, чтобы она не успела на автобус. Я проводил ее до двери и стоял на крыльце, наблюдал, как она бежит. Проснувшись, вышла кошка, я накормил ее и уселся за письменный стол. В половине двенадцатого мимо дома проехала машина почтальона. После смерти Агнеты я унаследовал обеих ее дочерей и кошку. Я унаследовал всё — ее семью, мужчин, ее сложности и прошлое. Всё. Я переехал в этот дом — а как иначе, девочкам надо жить в привычной обстановке. Трижды в день я кормил кошку. Кошка жила собственной свободной жизнью, гуляла в саду, забиралась в шкафы и бродила вокруг дома. Спала она всегда на улице, но из поля зрения почти никогда не исчезала. Сидя за столом, я видел ее. Улегшись на свое излюбленное место, кошка грелась на солнце. У кошки были свои привычки и жесткий распорядок дня, прямо как у меня. От дома мы не удалялись, но ходили гулять. Я обычно прогуливался до магазина, мимо хутора с четырьмя черными собаками, злобными и беспокойными. Каждый день они набрасывались на меня и отступали лишь по свистку хозяина. Эту прогулку я уже совершил и теперь сидел за письменным столом и по обыкновению смотрел в окно. Кошка лежала под яблоней, там в траве была маленькая ямка. Возможно, кошка чувствовала тепло, исходящее от корней дерева. Мне всегда было интересно, почему она укладывается именно на это место. Вот и сейчас кошка свернулась там комочком, в ямке ее почти не было видно. А потом я услышал какой-то звук, похожий на порыв ветра. Ветер и ураган, что-то завихривается вокруг дома, я слышу, что это топот ног, бегущих ног, шквал топота, буря топота, ужасающий грохот, дикость, что это несутся лапы, вышедшие из-под контроля, послушные только охотничьему инстинкту настичь и напасть. В следующую секунду я увидел как собаки, словно две черные ракеты, выскочили из-за угла и бросились в сад, к яблоне, к кошке. Эти собаки были из стаи хуторянина. Мое сердце замерло, а вместе с ним замерло и время, и то, что произошло потом, происходило одновременно стремительно и медленно. Подскочив, кошка метнулась в сторону, но было поздно — собаки перехватили ее, вцепились в заднюю лапу, первая собака повалила кошку на землю, а вторая в тот же миг бросилась на добычу и схватила кошку за шею. Собаки тянули свою жертву в стороны изо всех сил, разрывая кошку на части, а та — не могу точно сказать — кричала или хрипела, но звуки были жуткими. Я вскочил и выбежал в сад. На миг во мне затеплилась надежда, что кошка умерла. На миг во мне затеплилась надежда, что кошке пришел конец, и этому дому, и нашей жизни на острове — тоже, с меня достаточно. Но кошка была еще жива, и, когда я подбежал, собаки ослабили хватку, бросили кошку мне под ноги и выжидающе посмотрели на меня, будто требуя вознаграждения. Они выполнили то, что повелевали инстинкты, удачно поохотились и теперь ждали награды; я съездил ногой по ближайшей морде. Собака заскулила, сжалась и попятилась к другой собаке, та залаяла. Они на меня набросятся? Я огляделся: нужна палка, или камень, или еще что, чем их можно избить. Я не оставлю ни единой целой кости в этой собачатине. Я проломлю им башки и отволоку их, дохлых, хозяину. Я швырну их возле двери его дома, найду палку и отхожу хозяина так же, как его собак. Палка не находилась, собаки развернулись и убежали, я остался наедине с кошкой. Что делать, я не знал. Кошка лежала на траве. Она была в шоке, я видел ее широко открытые глаза, она будто хотела напоследок пошире их открыть. Но кошка не умирала. Теперь она пыталась ползти, словно прочитав мои мысли. Мне придется умертвить ее.