Вооруженные силы Японии. История и современность - [25]
Поэтому для успешного наступления считалось достаточным 22 японских дивизий, которые создадут двойное превосходство в силах и средствах над противником[198].
Такая группировка японских войск была сосредоточена в готовности к наступлению на территорию Советского Союза к началу августа 1941 г. Она включала 16 штатных дивизий и 750 различных частей и подразделений, общая численность которых соответствовала 25 дивизиям[199]. Кроме того, была сформирована Квантунская армия обороны, которая выполняла роль резерва. Всего в ходе мобилизации на территории Маньчжурии и Кореи было сосредоточено 850 тыс. солдат и офицеров[200]. Специально для участия в войне против Советского Союза в районе Оминато был создан 5-й флот, который должен был взаимодействовать с армией[201].
По признанию японских военных специалистов, Квантунская армия «была превосходно вооружена»[202]. «Летом 1941 г., — свидетельствует очевидец событий тех лет Д. Гомикава, — мощь Квантунской армии достигла пика, и ее называли в Японии "непобедимой". В то время считалось, что Квантунская армия является самым сильным фронтовым объединением. И действительно, с точки зрения тогдашнего уровня производства в Японии эта армия оправдывала название "самой передовой и современной"»[203].
Наиболее рьяными сторонниками немедленного нападения на СССР среди монополистических кругов страны были представители «молодых» концернов (Мангё, Накадзима, Окура и др.), а в армейских кругах — так называемая «квантунская группа» (в нее входили, в частности, генералы Й. Умэдзу, Т. Ямасита, К. Доихара и С. Итагаки). Они опасались, что в случае быстрого разгрома Советского Союза Германией Япония может оказаться обделенной, не будет допущена к дележу «русского пирога». Основанием для таких опасений служили поступавшие из Берлина сообщения о том, что Германия «сможет через три месяца продвинуться до Владивостока»[204].
Министр иностранных дел И. Мацуока на заседаниях совета по координации действий правительства и ставки, которые проходили в конце июня 1941 г., доказывал необходимость скорейшего вступления Японии в войну против СССР. «Когда Германия победит и подчинит себе Советский Союз, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее, — заявил он. — Мы должны пролить кровь либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь»[205].
В целом в вопросе стратегической направленности агрессии Японии против СССР принципиальных разногласий в Токио но возникало. Японские милитаристы в осуществлении поставленных целей стремились опираться на своих союзников по «тройственному пакту». Особенно активно эту позицию отстаивали представители сухопутных войск. «После поражения на Халхин-Голе армия почувствовала, что пора заключить военный союз трех держав — Японии, Германии и Италии»[206]. Однако, несмотря на совпадение многих стратегических концепций Токио и Берлина, политика и стратегия милитаристской Японии имела и свои специфические черты.
Японские правящие круги при решении важнейших политических и стратегических задач, а также при выборе основных направлений агрессии не были склонны безропотно следовать в фарватере «третьего рейха». Они исходили прежде всего из собственных империалистических интересов, стремясь в максимальной степени использовать результаты германо-итальянской агрессии и «тройственный пакт» для укрепления и расширения своих позиций в Азии и на Тихом океане. Ст. III «тройственного пакта» предусматривала вступление Японии в войну на стороне Германии и Италии, но и японские правящие круги добились того, что ст. II этого же пакта «признавала и уважала лидерство Японии в установлении "нового порядка" в Великой Восточной Азии»[207].
Уже в ходе обсуждения вопроса о заключении военно-политического союза трех держав влиятельные политические деятели Японии требовали не допускать подчинения страны германским стратегическим интересам. Так, видный политических и военный деятель К. Судзуки, выступая на заседании Тайного совета, предлагал во взаимоотношениях с Германией действовать, исходя прежде всего из собственных интересов: извлечь из «тройственного пакта» все те выгоды, которые предоставлялись Японии, а когда договор станет для нее невыгодным, попросту пренебречь им[208]. Член Тайного совета К. Исии призывал не допускать такого положения, когда «Германия окажется в роли "наездника", а Япония — в роли "осла"»[209]. В конечном счете возобладали осторожность и прагматизм: было решено для применения вооруженных сил выждать «наиболее благоприятный момент», когда «Советский Союз, подобно спелой хурме, готов будет пасть на землю», и тогда «одним ударом разрешить северную проблему»[210].
В течение июня и июля военно-политическое руководство Японии внимательно следило за событиями на советско-германском фронте, ожидая скорого падения Москвы и Ленинграда и выхода германских войск к Волге, что рассматривалось как условие вступления Японии в войну против СССР[211]. Однако советский народ продолжал героическую борьбу, что стало порождать сомнения в японских правящих кругах в возможности «блицкрига» вермахта против Советского Союза. В «секретном дневнике войны» японского генштаба появились тревожные записи: «22 июля. Прошел месяц после начала германо-советской войны. Переброски советских войск с Дальнего Востока не наблюдается. Что касается наступления благоприятного момента для начала боевых действий против СССР, то вероятность завершения войны в результате операции только Германии по меньшей мере сократилась…
